Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь.
Знать, у всех у нас такая участь,
И, пожалуй, всякого спроси -
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живется на Руси.
Свет луны, таинственный и длинный,
Плачут вербы, шепчут тополя.
Но никто под окрик журавлиный
Не разлюбит отчие поля.
И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы.
По ночам, прижавшись к изголовью,
Вижу я, как сильного врага,
Как чужая юность брызжет новью
На мои поляны и луга.
Но и все же, новью той теснимый,
Я могу прочувственно пропеть:
Дайте мне на родине любимой,
Все любя, спокойно умереть!
Sleeps feather grass. Plain expensive,
And lead fresh tarragon.
No other homeland
Do not pour me in my chest teplyn.
Know, we all have the same fate,
And, perhaps, of all ask -
Rejoicing, raging and tormented,
Life is good for Russia.
Moonlight, mysterious and long,
Weeping willow, poplar whisper.
But no one under the cry of cranes
Do not stop loving otchie field.
And now that that's a new light
And touched my life fate,
I still remained a poet
Golden log hut.
At night, leaning against the headboard,
I see how strong the enemy,
As a stranger youth splatters novyu
My fields and meadows.
But all the same, that novyu Pressed,
I can emphatically sing:
Give me the home favorite,
All loving, die in peace!
