ВОЛЧАТА
Kривился Рим, вгрызаясь в небо сивое,
и в лоне гор буянил с пьяной силою,
среди отрогов ввинчиваясь дрелью.
Но матери ни брат мой не вкусил, ни я,
а наша мать была из рода Сильвия,
а Тибр - нашей первой колыбелью.
Скользи, колыска, прочь
осенней хлябью, мимо
небритых берегов
в колчанах камышей.
Мы - первые цари
бесжалостного Рима -
народом Рима изгнаны взашей.
Зима курилась терпким дымом тления.
Тогда не знал ни брат своих колен, ни я.
Мы - два репья на черепе у мира.
И наши души были, как тела, наги.
Лесная тварь поставила нас на ноги
и страшным молоком своим вскормила.
Где глухомань, как гроб,
где топь непроходима,
где падает, как хлеб,
зима с еловых лап,
взрастали мы, цари
бесжалостного Рима,
где жрал сытнее нас
последний пес и раб.
Еще ни брат мой с женщиной не лег, ни я,
а волчья злоба раздувала легкие,
и царский пурпур сон мутил ночами.
Царь - он всегда был царь, а Рим - лишь вещь его.
А кровь... что кровь? О ней и думать нечего.
Мы, брат мой, у великих дел в начале!
И, препоясав меч
на сгиб державной ляжки,
в год совершеннолетья,
местью дол багря,
мы с боем взяли Рим -
и в пояс вшили пряжки
из черепа нам в плен
попавшего царя.
Но страшен век, и темен путь великого.
Нас двое - Рим один. И как делить его?
Волчица, наша мать, вела незримо
мой нож к аорте Рема.
Да, мы волки, брат!
И я велел рабу твой красный труп
убрать.
И надо мной - венец владельца Рима.
Держава на крови
росла, как в тесте пицца.
Ты удивлен, что Рим -
империя зверей?
Но если первый царь
был царь-братоубийца,
он и в гробу пример
для нации своей. DARKERS
Rome swayed, biting into the gray sky,
and in the bosom of the mountains he ran wild with drunken force,
among the spurs screwed into a drill.
But neither my brother tasted my mother, nor I,
and our mother was from the family of Sylvia,
and the Tiber - our first cradle.
Glide the stroller away
abyss past, past
unshaven shores
in the quivers of reeds.
We are the first kings
ruthless Rome -
driven out by the people of Rome.
Winter was smoked with the astringent smoke of decay.
Then neither the brother of his tribes nor I knew.
We are two spears on the skull of the world.
And our souls were like bodies, naked.
Forest creature put us on our feet
and fed her with terrible milk.
Where the wilderness is like a coffin
where the swamp is impassable
where it falls like bread
winter with spruce paws,
we grew up, kings
ruthless Rome
where he ate fatter than us
last dog and slave.
Neither my brother and the woman lay down, nor I,
and wolf malice inflated the lungs,
and royal purple made a night's sleep.
The king - he was always a king, and Rome - only his thing.
And blood ... what is blood? There’s nothing to think about.
We, my brother, have great things in the beginning!
And girding the sword
on the fold of the sovereign thigh,
in the year of majority,
revenge dol crimson
we took Rome with battle -
and buckles were sewn into the belt
from the skull to us captured
hit the king.
But the age is terrible, and the great path is dark.
There are two of us - Rome alone. And how to share it?
The wolf, our mother, led invisibly
my knife to Rem's aorta.
Yes, we are wolves, brother!
And I told the slave your red corpse
to remove.
And above me is the crown of the owner of Rome.
Blood power
grew like a pizza dough.
Are you surprised that Rome -
beast empire?
But if the first king
was a fratslayer king
he is an example in the coffin
for his nation. | |
