Есть город матросов, ночных контрабасов.
Мохнатых барбосов и старых карбасов.
Зюйдвесток каляных на вантах наклонных.
В ветрах окаянных рассолом каленых.
Ложатся там хмары на снежные горы.
Там в бурю сквозь бары проходят поморы.
И снится мне вешка - снегов поваляшка
И с волчьей побежкой собачья упряжка...
И снится мне вешка - снегов поваляшка
И с волчьей побежкой собачья упряжка.
И сердце лаская отвагой мужскою,
Дорога уходит в открытое море...
Дорога уходит в открытое море.
Я тундрой глухою летел под дохою.
Дорога дугою с одною вехою.
Я видел воочью пространство и время.
Я их средоточил за всех перед всеми.
Я слышу поныне, как плачут гусыни
В апрельской теплыни, в полярной пустыни.
Что память любила, о чем тосковала,
Все кажется было, и как не бывало...
Что память любила, о чем тосковала,
Все кажется было, и как не бывало...
И сердце лаская отвагой мужскою,
Дорога уходит в открытое море...
There is a city of sailors, night bass.
Shaggy watchdogs and old karbs.
Zuidvestok kalyanny on inclined guys.
In the winds cursed with brine hot.
Hmaras lie there on the snowy mountains.
There, in a storm, the Pomors pass through the bars.
And I dream about a pole - a snow roll
And with a wolf's pace, a dog sled ...
And I dream about a pole - a snow roll
And with a wolf's pace, a dog team.
And caressing my heart with male courage,
The road goes to the open sea ...
The road goes to the open sea.
I flew deaf on the tundra under the doha.
The road is an arc with one milestone.
I saw with my own eyes space and time.
I concentrated them for everyone in front of everyone.
I still hear the geese cry
In the April heat, in the polar desert.
What the memory loved, what it missed,
Everything seems to have happened, and as if it had never happened ...
What the memory loved, what it missed,
Everything seems to have happened, and as if it had never happened ...
And caressing my heart with male courage,
The road goes to the open sea ...
