только ты и любишь меня, беда.
принимая в пальцы мою ладонь, ты ведешь туда, где цветет сандал,
где закат разводит большой огонь.
ты крива, уродлива и страшна, и всё время бьешь меня по хребту. ''ни к чему тебе, - говоришь, - весна, ни к чему в бессонном лежать бреду.
лучше ляг со мной и спокойно спи.
хочешь, убаюкаю, как дитя?
дам тебе и горечи, и тоски, да твою грудину сожму в когтях''.
и своим беззубым смеешься ртом, и губами тонкими льнешь к щеке, и со мной заходишь в остывший дом, и овсянку варишь на молоке.
насыпаешь кошке в тарелку корм, по-хозяйски черный готовишь чай.
и ничьим вторжением, ни звонком, не разрушится тишины печать.
ты висишь, как девушка, на руке, так вцепившись крепко в мое пальто, мы идем по сумеречной москве,
нам купить спиртное, потом в метро.
говорят, что я стал и сер, и худ, говорят, костляв, что почти скелет. ''покажись врачу, берегись простуд, доживешь тогда до преклонных лет''.
у меня в любовницах ходит смерть,
а моя возлюбленная - беда,
я успел и выцвести, и сгореть, от веселья не отыскать следа.
что ни день - так жизнь меня бьет под дых, всё в руках ломается и трещит, оттого и голос мой слаб и тих, оттого такой изможденный вид.
у кого-то - черная полоса, я живу в чернильнице десять лет.
и хранитель мой не спешит спасать, не отыщешь взглядом во тьме просвет.
и не плох я вроде бы, и не зол, только отчего-то мой путь тернист.
я ложусь затылком на голый пол, и дрожу от страха, как тонкий лист.
ну согрей меня, обними, беда, мы с тобой сиамские близнецы.
ты со мной бессменно, ты здесь всегда, ты со мной в кино, на работу, в цирк.
я совсем, смотри, приручённым стал, не ищу тепла человечьих тел. только ты и любишь меня, беда.
только ты и делишь со мной постель.
Only you love me, trouble.
Taking into my fingers my palm, you lead where the sandals blooms,
Where the sunset is breeding a big fire.
You are a curve, ugly and terrible, and all the time beat me on the ridge. "To anything you," say, - Spring, to anything in a sleepless break.
Better blind with me and calmly sleep.
Want to lose like a child?
I will give you a bitterness, and longing, yes your breast will be squeezed in claws ''.
And with his tissue laughing his mouth, and slightly flax to the cheek lips, and you go to the cooled house, and cook oatmeal on milk.
Putting off the cat in a plate of food, the market is ready for tea.
and a poppy invasion, neither a call, silence seal will not collapse.
You hang like a girl, on hand, so clutching firmly in my coat, we go on twilight Moscow,
We buy alcohol, then in the subway.
It is said that I became both sir, and thin, they say, bony, that almost a skeleton. '' Show your doctor, take care of the cold, wait until old years old.
I have death in my mistresses,
And my beloved - trouble,
I managed and faded, and burn, not to find a trace from the fun.
Not a day - so life beats me under the breath, everything in the hands breaks down and felt, because of my weak and quiet, because such an exhausted look.
Someone has a black stripe, I live in the inkwell ten years.
And my keeper is not in a hurry to save, you will not find a look in the darkness of the lumen.
And not bad I seem to be, and not angry, just about my way to the Torny.
I bow to the naked floor, and tremble from fear like a thin sheet.
Well, Sogray me, hug, trouble, we are with you Siamese twins.
You are permanently with me, you're always here, you are with me to the cinema, to work, in the circus.
At all, see, tamed, I did not seeking the warmth of human bodies. Only you love me, trouble.
Only you and share the bed with me. Смотрите также: | |
