Были отданы семье и работе.
Вот и не о чем говорить с молодыми,
Ну разве изредка – о любви и свободе.
Молодой, он - что ж? – неграмотен и неистов.
Жизнь полна картин и идет покуда без сбоев:
Он свободней всех пушкинских лицеистов,
Всех цыган, разбойников и ковбоев.
Молодой – он женщину бьет с размаху,
Ту же самую, впрочем, что с вечера им добыта,
И не кланяется ни страху, ни отчему праху,
И не знает, где сердце, пока оно не разбито.
А я? Что я могу этим жарким утром,
Этих самых дней золотых уже на исходе?
Вспоминать об одной любови, печальной и утлой,
Тосковать о едва ли реальной свободе…
It was given to the family and work.
That's nothing to talk about with the young,
Well, except occasionally - about love and freedom.
Young, he - what? - Illiterate and boisterous.
Life is full of pictures and is as long as smoothly:
It is free of Pushkin lyceum,
All Roma, robbers and cowboys.
Young - he hit a woman with a flourish,
The same, however, that it is extracted from the evening,
And no bows neither fear nor otchemu ashes,
And do not know where the heart until it is broken.
And I? What can I this hot morning,
These days, most gold is running out?
Remembering about one loves, sad and fragile,
Long for almost real freedom ...
