Я, меж тем, когда-нибудь неизбежно состарюсь и буду либо чопорной викторианской тетушкой в юбке-рюмочке, с сумочкой-конвертом на застежке и шляпке, прости Господи, что при моем росте будет смотреться не столько смешно даже, сколько угрожающе; такой, старой девой с кружевными ночными сорочками до пят, параноидальным порядком в квартире, с толстой кошкой, с гладкой прической, сухим брезгливым ртом, болезненно прямой спиной, целым букетом сексуальных перверсий; либо грустной такой, одрябшей русской теткой с губами книзу и оплывшими глазами, на которых не держится ни один карандаш, растекается синяком; сыном-неудачником, гражданским мужем-художником; у меня будут большие шершавые руки со старческой гречкой, в крупных серебряных кольцах; я буду испитая и с брылями; еще, может быть даже, не свои зубы, с такой характерной просинью на деснах; но про это даже думать страшно.
Больше всего мне хочется оказаться впоследствии поджарой такой, бодрой лесбиянкой под полтос, с проницательным взглядом и ироничным ртом; полуседой ежик, может быть; вести саркастически бровью и отпускать комментарии сквозь вкусный самокруточный дым; у меня будет такая девица, лет тридцати, худая и резкая в жестах, как русская борзая; с каким-нибудь диким разрезом глаз, может быть, азиатка; громким, заразительным хохотом; черной глянцевитой короткой стрижкой; мы будем скорее похожи на мать и сына-подростка, чем на пару; дадим друг другу дурацкие какие-нибудь односложные прозвища, Ви, Ро, Дрю, Зло, что-то такое; общаться будем на характерном таком влюбленном матерном наречии, драться подушками; и ни до кого нам не будет дела.
Вероятно, у меня будет сын Сережа, тот самый, лет двадцати пяти; может случиться, что девочку-азиатку я отобью как раз у него, мне рассказывали такие случаи; он, впрочем, будет не особенно в обиде, скорее, будет преподносить это как пикантный семейный анекдот, будет такой, красивый рослый раздолбай с челкой, в низких джинсах, с металлической цепью для ключей на боку; я буду его страшно любить и страшно же стебать, он у меня вырастет тот еще словесный фехтовальщик; может быть, он как-нибудь приедет к нам с блеклой какой-нибудь блондиночкой, которую я ни за что не отследила бы на улице, приедет неожиданно серьезный, с другим каким-то, не своим голосом, в глаза не смотря, и тут меня сложит нежностью и ужасом, такой большой сын у меня, черт, ну надо же, такой большой, и отныне мне совершенно не принадлежит.
- Ро, - буду тыкаться я потерянно в затылок своей подруге, - Ро, он женится же, этот идиот. Ро, какое я старье. Она ведь даже не смеется никогда, Ро, что он нашел в ней, разве это мой сын. Я же ему всегда говорила, что нельзя спать с человеком, который не может тебя рассмешить.
И даже, может, позвоню его отцу, фактурному такому дядьке лет пятидесяти пяти, наполовину армянину, большой любви молодости, с которым мы хорошо когда-то пожили лет пять, даже не успели друг другу опротиветь, и буду курить в трубку и вопить, и наверняка буду звать его по отчеству, как сторожа, или по фамилии, потому что это фамилия сына:
- Маноян! Ты можешь себе представить, ее зовут Таня, и она вся просвечивает. Маноян, это наш с тобой сын разве? Разве у меня была такая постная рожа в двадцать пять лет, как у этой девицы? Да я была такой порох, что вылетали стекла, ты же помнишь; я не понимаю этого, Маноян. Он тебе покажет ее, ты только совладай с лицом.
Но виду, конечно, не подам; благословлю; Таня, вполне возможно, окажется славной девушкой; Сереже просто не нужна будет еще одна такая веселая безумица, как мать, он найдет себе омут потише и поспокойней.
Внуков своих не представляю совсем; знаю только, что буду тогда много думать о собственной матери, которую к этому моменту давно похороню, и жалеть, что нельзя ей показать этакой красоты.
... I, meanwhile, ever grow old and inevitably will, or prudish Victorian aunt in a skirt, a drink, a bag-envelope to buckle and hat, God forgive me, that with my height will not look as ridiculous, even as threatening; such an old maid nightgown with lace to toe, paranoid order in the apartment, with a large cat, with smooth hair, dry mouth squeamish, painfully straight back, a whole bunch of sexual perversions; or sad such odryabshey Russian aunt with his lips down and guttered eyes that do not hold any pencil bruise spreads; son-loser, civil husband-artist; I will be a big rough hands with senile buckwheat in large silver rings; I haggard and Bryl; even, perhaps, not his teeth, with a characteristic bluish tint on the gums; but think about it, even scary.
Most of all I want to be leaner then such a cheerful lesbian poltosu, with penetrating eyes and an ironic mouth; half gray hedgehog may be; lead sarcastic eyebrow and let comments through delicious samokrutochny smoke; I will have this girl, about thirty, thin and sharp gestures as Russian greyhound; with some wild shaped eyes, maybe Asian; a loud, infectious laugh; glossy black short hair; we will be more like a mother and teenage son than a couple; We give each other silly some monosyllabic nicknames Wie, Po, Drew, Evil, something; We will communicate this to the typical enamored obscene dialect pillow fight; nor to whom we would not be the case.
Probably, I have a son Sergei, the same twenty-five; it may happen that the girl asian-Otobaya I just had, I was told such cases; He, however, is not particularly hurt, rather, is to present it as a spicy family anecdote, is such a beautiful tall dunce with a bang, in low jeans with a metal chain for keys on the side; I'm afraid of his love and the terrible jiving, I have it grow the more verbal swordsman; maybe he kak-nibud come to us with a bleak kakoy-nibud blonde, I would not be tracked on the street, coming suddenly serious, with another kakim-to, not his voice, in his eyes not looking, and then I It will combine tenderness and terror, so big my son, damn, well, it is necessary, so big, and now I did not belong.
- Po - will poke I lost in the back of his girlfriend - Rho, he married the same idiot. Roh, what I'm getting old. She did not even laugh ever, Roh that he found in it, is it my son. I he always said that you can not sleep with a man who can you laugh.
And even, perhaps, I call his father, textural such uncle fifty-five, half-Armenian, a great love of youth, with whom we well once lived for five years, did not even to each other be sick, and I will smoke in the tube and yelling, and surely I will call him by his patronymic, a caretaker, or by name, because it is the name of the son:
- Manoyan! You can imagine her name was Tanya, and it all shines. Manoyan, this is our son, you did? Unless I had a lean face was twenty-five years, like this maiden? Yes, I was a powder that flew glass, you remember; I do not understand this, Manoyan. He'll show her, you just cope with a person.
But the mind, of course, do not shake; I bless; Tanya, quite possibly, will be a nice girl; Sergei just do not need to be another fun bezumitsa such as the mother, he will find a whirlpool quieter and quieter.
His sons have no idea at all; I only know that I would then think much about his own mother, who by this time long since buried, and regret that it is impossible to show the sort of beauty.
... Смотрите также: | |
