самое забавное в том, Владислав Алексеевич, что находятся люди, до сих пор говорящие обо мне в потрясающих терминах «вундеркинд», «пубертатный период» и «юная девочка» «что вы хотите, она же еще ребенок» - это обо мне, Владислав Алексеевич, овладевшей наукой вводить церебролизин внутримышечно мексидол с никотинкой подкожно, знающей, чем инсулиновый шприц выгодно отличается от обычного – тоньше игла, хотя он всего на кубик, поэтому что-то приходится вкалывать дважды; обо мне, Владислав Алексеевич, просовывающей руку под рядом лежащего с целью проверить, теплый ли еще, дышит ли, если дышит, то часто ли, будто загнанно, или, наоборот, тяжело и медленно, и решить, дотянет ли до утра, и подумать опять, как жить, если не дотянет;
обо мне, Владислав Алексеевич, что умеет таскать тяжелое, чинить сломавшееся, утешать беспомощных, привозить себя на троллейбусе драть из десны восьмерки, плеваться кровавой ватою, ездить без провожатых и без встречающих, обживать одноместные номера в советских пустых гостиницах, скажем, Петрозаводска, Владивостока и Красноярска, бурый ковролин, белый кафель в трещинах, запах казенного дезинфицирующего, коридоры как взлетные полосы и такое из окон, что даже смотреть не хочется; обо мне, которая едет с матерью в скорой помощи, дребезжащей на каждой выбоине, а у матери дырка в легком, и ей даже всхлипнуть больно, или через осень сидящей с нею в травматологии, в компании пьяных боровов со множественными ножевыми, и врачи так заняты, что не в состоянии уделить ей ни получаса, ни обезболивающего, а у нее обе ручки сломаны, я ее одевала час, рукава пустые висят, и уж тут-то она ревет – а ты ждешь и бесишься, мать пытаешься успокоить, а сама медсестер хохочущих ненавидишь до рвоты, до черного исступления; это я неразумное дитятко, ну ей-богу же, после яростного спектакля длиной в полтора часа, где я только на брюхе не ползаю, чтобы зрители мне поверили, чтобы поиграли со мной да по улыбались мне, рассказали бы мне и целому залу что-нибудь, в чем едва ли себе когда-нибудь признавалися; а потом все смеются, да, все уходят счастливые и согретые, только мне трудно передвигаться и разговаривать, и кивать своим, и держать лицо, но иначе и жить, наверное, было б незачем; это меня они упрекают в высокомерии, говорят мне «ты б хоть не материлась так», всё хотят научить чему-то, поскольку взрослые, - размышлявшую о самоубийстве, хладнокровно, как о чужом, «только б не помешали» - из-за этого, кстати, доктор как-то лет в девятнадцать отказался лечить меня стационарно – вы тут подохнете, что нам писать в отчетности? – меня, втягивавшую кокс через голубую тысячерублевую в отсутствие хрестоматийной стодолларовой, хотя круче было б через десятку, по-пролетарски, а еще лучше – через десятку рупий; облизавшую как-то тарелку, с которой нюхали, поздним утром, с похмелья, которое как рукой сняло; меня, которую предали только шестеро, но зато самых важных, насущных, незаменяемых, так что в первое время, как на параплане, от ужаса воздух в легкие не заталкивался; меня, что сама себе с ранней юности и отец, и брат, и возлюбленный; меня, что проходит в куртке мимо прилавка с книгами, видит на своей наклейку с надписью «республика» рекомендует» и хочет обрадоваться, но ничего не чувствует, понимаешь, совсем ничего не чувствует; это меня они лечат, имевшую обыкновение спать с нелюбимыми, чтоб доказать любимым, будто клином на них белый свет не сходится, извиваться, орать, впиваться ногтями в простыни; это меня, подверженную обсессиям, мономаниям, способную ждать годами, сидеть-раскачиваться, каждым «чтобы ты сдох» говорить «пожалуйста, полюби меня»; меня, с моими прямыми эфирами, с журналистами, снимающими всегда в строгой очередности, как я смотрю в ноутбук и стучу по клавишам, как я наливаю чай и сажусь его пить и щуриться, как я читаю книжку на The funny thing is , Vladislav A., that there are people still talking about me in terms of stunning " Prodigy " " Puberty " and " young girl " "What do you want , she 's still a child " - this is about me , Vladislav A., has mastered the science administered intramuscularly cerebrolysin meksidol with nikotinkoy subcutaneously knowing than insulin syringe advantageously differs from the usual - thinner needle although he only die so something has to work hard twice; me, Vladislav A., put your hand under the close lying in order to check whether still warm , breathes there , if breathes , it often does , though pounded or, conversely , it is difficult and slow, and decide whether will make it till the morning, and think again how to live, if does not make it ;
me, Vladislav A., that is able to carry heavy, mend broken, helpless to comfort , bring himself to tear up the trolley from the gums eight, spitting bloody vatoyu , travel without escorts and without welcoming , settle in single rooms in the Soviet empty hotels, say, Petrozavodsk, Vladivostok, Krasnoyarsk, brown carpet, white tiles in the cracks , the smell of disinfectant treasury , corridors as runways and such of the windows that do not want to even look ; for me, that travels with her mother in an ambulance , rattling at every pothole , and his mother a hole in the lung , and she even whimper hurt or through the autumn sitting with her in traumatology, in the company of drunken hogs with multiple stab , and doctors are so busy , not being able to pay her a half hour , no anesthetic , and she has both handles are broken, I dressed her hour , sleeves hanging empty , and even then that she roars - and you wait and get mad , My mother tried to calm him, but she nurses laughing hate to vomiting , to black frenzy ; I is unreasonable little child , well, by golly same After a fierce performance in length and a half hours , where I just do not crawl on his belly , so that the audience believe me , to play with me so smiled at me , would tell me , and the whole audience something what hardly imagine ever recognized; and then everyone laughs , yes, everyone leaves happy and warm , just hard for me to walk and talk , and nod his , and keep the person but otherwise live must have been used there is no need ; it's me they are accused of arrogance , I say " you'd at least not the mother as " all want to teach something as adults - contemplated suicide , coolly , as someone else , " Just would not have prevented " - because of this , by the way , the doctor once in nineteen years refused to treat me permanently - You will die here , we write in the financial statements ? - I was drawn in by the blue thousand- coke in the absence of a textbook hundred dollar , although cooler was used by ten, a proletarian , or even better - through ten rupees ; once licked the plate, which smelled , late morning with a hangover , which vanished ; me who betrayed only six , but most important , vital , irreplaceable , so that for the first time as paragliding , horror air into the lungs do not push ; me that herself from an early age father and brother, and lover ; me, that takes place in the jacket by the counter with books sees on his label with the word "republic" recommends " and wants to rejoice , but does not feel anything , you know , just does not feel anything ; they treat me this , who used to sleep with the unloved , to prove a favorite , if they wedge white light does not converge , writhing , screaming , nails dig into the sheets ; it's me, exposed obsessions , monomania , able to wait for years , sit - swing , each " dead to you " say " please love me "; I , with my live broadcast journalists , filming the always in strict sequence , I look in the laptop and knock on the keys , I pour tea and sit down to drink and squint I read a book on Смотрите также: | |