Перевяжи эти дни тесемкой, вскрой, когда сделаешься стара: Калашник кормит блинами с семгой и пьет с тобой до шести утра; играет в мачо, горланит блюзы – Москва пустынна, луна полна (я всех их, собственно, и люблю за то, что все как один шпана: пусть образованна первоклассно и кашемировое пальто, – но приджазованна, громогласна и надирается как никто).
Кумир вернулся в свой Копенгаген, ехиден, стрижен и большеглаз; а ты тут слушаешь Нину Хаген и Диаманду еще Галас, читаешь Бродского, Йейтса, Йитса, днем эта книга, на вечер – та, и все надеешься просветлиться, да не выходит же ни черта – все смотришь в лица, в кого б залиться, сорваться, голову очертя.
Влюбиться – выдохнуть как-то злобу, что прет ноздрями, как у быка: одну отчаянную зазнобу – сто шуток, двадцать три кабака, – с крючка сорвали на днях; похоже, что крепко держат уже в горсти; а тот, кого ты забыть не можешь, ни «мсти», ни «выпусти», ни «прости» – живет, улыбчив, холен, рекламен и любит ту, что погорячей; благополучно забыв про пламень островитянских твоих очей.
Ты, в общем, целую пятилетку романов втиснула в этот год: так молодую легкоатлетку швыряет наземь в секунде от рекорда; встанешь, дадут таблетку, с ладоней смоешь холодный пот; теперь вот меряй шагами клетку своих раздумий, как крупный скот, мечись и громко реви в жилетку тому, кто верил в иной исход.
Да впрочем, что тебе: лет-то двадцать, в груди пожар, в голове фокстрот; Бог рад отечески издеваться, раз уж ты ждешь от Него острот; Он дал и страсти тебе, и мозга, и, в целом, зрелищ огреб сполна; пока, однако, ты только моська, что заливается на Слона; когда ты станешь не просто куклой, такой, подкованной прыткой вшой – тебя Он стащит с ладони смуглой и пообщается, как с большой.
Пока же прыгай, как первогодок, вся в черноземе и синяках: беги ловушек, сетей, разводок; все научились, ты всё никак; взрослей, читай золотые книжки, запоминай все, вяжи тесьмой; отрада – в каждом втором мальчишке, спасенье – только в тебе самой; не верь сомнениям беспричинным; брось проповедовать овощам; и не привязывайся к мужчинам, деньгам, иллюзиям и вещам.
Ты перестанешь жить спешно, тряско, поймешь, насколько была глуха; с тебя облезет вся эта краска, обложка, пестрая шелуха; ты сможешь сирых согреть и слабых; и, вместо модненькой чепухи -
Когда-нибудь в подворотне лабух споет романс на твои стихи. Bandage these days with a ribbon, open when you are old: Kalashnik feeds pancakes with salmon and drinks with you until six in the morning; plays a macho man, bangs blues - Moscow is deserted, the moon is full (I, in fact, love them all because everything is like one dumbass: even if she is first-class educated and has a cashmere coat, but she is jazzy, loud and kicks like no one else).
Idol returned to his Copenhagen, echiden, sheared and big-eye; and here you listen to Nina Hagen and Diamanda still Galas, you read Brodsky, Yates, Yeats, this book in the afternoon, for the evening - that one, and everyone hopes to brighten up, but not a damn thing comes out - you look at the faces you would like to fall into , outlining his head.
To fall in love - to breathe out somehow anger that rushes through the nostrils, like a bull: one desperate sweetheart - one hundred jokes, twenty-three taverns - was torn off the hook the other day; it seems that they are holding tightly already in a handful; and the one whom you cannot forget, neither “revenge”, nor “release”, nor “forgive” - lives, smiles, is well-groomed, advertised and loves the one that is hot; safely forgetting the flame of your islanders eyes.
You, in general, squeezed a whole five-year period of novels into this year: this is how a young athlete is thrown to the ground a second from the record; get up, give a pill, wash cold sweat from your palms; now now measure the cage of your thoughts like cattle, rush about and loudly roar into the vest of someone who believed in a different outcome.
Yes, however, what do you want: about twenty years old, a fire in my chest, a foxtrot in my head; God is glad to mock fatherly, since you expect sharpness from Him; He gave passions to you, and the brain, and, in general, the sight of the ridge was full; while, however, you are only a pug that pours onto the Elephant; when you become not just a doll, such a louse savvy with torture - He will steal you from the palm of your hand dark and talk, as if with a big one.
In the meantime, jump like a first year, all in black soil and bruised: run traps, networks, wiring; everyone learned, you still can’t do it; grow up, read golden books, remember everything, knit with braid; joy - in every second boy, salvation - only in you; Do not believe in doubt for no reason; stop preaching to the vegetables; and do not become attached to men, money, illusions and things.
You will cease to live in a hurry, shaking, you will understand how deaf you were; all this paint, cover, motley husk will come off from you; you can warm the orphans and the weak; and, instead of fashionable nonsense -
Someday in the gateway a crap will sing a romance on your poems. Смотрите также: | |
