И он говорит ей: «С чего мне начать, ответь, - я куплю нам хлеба, сниму нам клеть, не бросай меня одного взрослеть, это хуже ада. Я играю блюз и ношу серьгу, я не знаю, что для тебя смогу, но мне гнусно быть у тебя в долгу, да и ты не рада».
Говорит ей: «Я никого не звал, у меня есть сцена и есть вокзал, но теперь я видел и осязал самый свет, похоже. У меня в гитарном чехле пятак, я не сплю без приступов и атак, а ты поглядишь на меня вот так, и вскипает кожа.
Я был мальчик, я беззаботно жил; я не тот, кто пашет до синих жил; я тебя, наверно, не заслужил, только кто арбитры. Ночевал у разных и был игрок, (и посмел ступить тебе на порог), и курю как дьявол, да все не впрок, только вкус селитры.
Через семь лет смрада и кабака я умру в лысеющего быка, в эти ляжки, пошлости и бока, поучать и охать. Но пока я жутко живой и твой, пахну дымом, солью, сырой листвой, Питер Пен, Иванушка, домовой, не отдай меня вдоль по той кривой, где тоска и похоть».
И она говорит ему: «И в лесу, у цыгана с узким кольцом в носу, я тебя от времени не спасу, мы его там встретим. Я умею верить и обнимать, только я не буду тебя, как мать, опекать, оправдывать, поднимать, я здесь не за этим.
Как все дети, росшие без отцов, мы хотим игрушек и леденцов, одеваться празднично, чтоб рубцов и не замечали. Только нет на свете того пути, где нам вечно нет еще двадцати, всего спросу — радовать и цвести, как всегда вначале.
Когда меркнет свет и приходит край, тебе нужен муж, а не мальчик Кай, отвыкай, хороший мой, отвыкай отступать, робея. Есть вокзал и сцена, а есть жилье, и судьба обычно берет свое и у тех, кто бегает от нее — только чуть грубее».
И стоят в молчанье, оглушены, этим новым качеством тишины, где все кучевые и то слышны, - ждут, не убегая. Как живые камни, стоят вдвоём, а за ними гаснет дверной проём, и земля в июле стоит своём, синяя, нагая. And he said to her, "Where do I start, the answer is - I'll buy us bread, we take off the cage, do not leave me alone to grow, it is worse than hell. I play blues, and wear an earring, I do not know what I can for you, but I abominably be in your debt, and you're not happy. "
Tells her: "I did not call, I have a scene and have the station, but now I have seen and touched very light, it seems. I have a guitar case penny, I can not sleep without attacks and attacks, and you're looking at me like that, and skin boils.
I was a boy, I lived carefree; I'm not the one who plows to blue veins; I'll probably do not deserve this, just who the arbitrators. Slept in different and was the player (and you dare to set foot on the threshold), and smoke like the devil, but it's not any good, just a taste of nitrate.
Seven years later, the stench and the tavern I die bald bull in these thighs, hips and vulgarity, teach and groan. But as long as I live, and your creepy, smell smoke, salt, wet leaves, Peter Pan, Ivan, houses, do not give me that along the curve where the longing and lust. "
And she said to him: "And in the woods, a gypsy with a narrow ring in his nose, I'm not going to save the time we meet him there. I can believe and embrace, but I will not you, as a mother, to care, to justify, to raise, I'm not here for that.
Like all kids that grew up without fathers, we want toys and candy, dress festively, that scars and did not notice. Just not in the world of the way, where we do not have another twenty forever, just ask - happy and blossom, as always at the beginning.
When the light fades and comes edge, you need a husband, not a boy Kai, withdraw, good my retreat to wean, timidly. There station and the scene, and there is a house, and usually takes its fate and those who run from it - just a little rougher. "
And stand in silence, stunned, this new quality of silence, where all the cumulus and then heard, - wait, not running away. As living stones, are two of us, but for them goes out the doorway, and the earth in July its worth, blue, naked. Смотрите также: | |
