С ним ужасно легко хохочется, говорится,
пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы –
почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые;
замолкает всегда внезапно, всегда лирически;
его хочется так, что даже слегка подташнивает;
в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание;
тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая;
солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала.
Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь,
как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, не судьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод
да смола. А вот тут, гляди, – родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще;
трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще –
но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика;
«я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести;
она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица,
посмотрев, как она застыла женою Лота –
остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится –
и до вечера будет маяться отчего-то. It's terribly easy to laugh with him, says
drinks, teases; In it, a man has not yet gained yet;
She looks at his eyelashes -
Almost tigress, hugging a cub.
He is beautiful, funny, his eyes are pistachio;
It is always silent suddenly, always lyric;
he wants him so much that even slightly silent;
In the fingers, barous electricity.
He is a little explicit; He has a sapphire, like Wilde in that fairy tale; His speech is high; He is pulling to shoot on the film, photograph - well, to immortal, perpetuate.
He is none and all - these teeth are clamped, those on the neck hang, without holding back sobs.
She burns this nursery, this smell thirst for a full possession, and jealous - unfounded, but desperately.
Even more, aware of His disinfect. They go together; Outlet; wedding;
Silence, hot summer noon, griesta griest.
It would only have to go with him, listen to how he sets, watch him, "So I hide - you will not find me"; She is older and also almost beautiful. Only hopeless.
She reads something to him, a little bit of manners;
The sun smears with a condensed milkheads two of them oval.
She sobs - sorry, Impressed something.
Missed.
I waited for you, says, I knew how you look,
how you laugh like a strand throw from the forehead;
I have all that any love - I miscalculate, I really thought - everything, I do not endure, not fate.
Zero - and in a month I wake up and in the inside the black hot iodine
yes resin. And here, looked, - Live was born. Pushed. Smiles. Learn.
He nods; He and sad, and manifolding;
Throws his nose in her shoulder, hugs, harvested.
He does not like her, probably since January is still
But to the guilty gentleness of the high school student.
It will soon disappear; Both agreed on the impasse;
"I am random and alien to you."
He holds it, will help her for a suitcase;
She will feature him in the arms, leaving.
And some kind of conduit or cleaner,
Looking like she froze in the wife of Lot -
stops, quietly chops, wearily wrinkled -
And before the evening there will be for some reason. Смотрите также: | |
