Крест поэта
Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского – на эшафот.
М. Волошин [2]
Грибоедов
Бряцающий напев железных строф Корана
Он слышал над собой сквозь топот тысяч ног...
Толпа влачила труп по рынкам Тегерана,
И щебень мостовых лицо язвил и жег.
Трещало полотно, сукно рвалось и мокло,
Влачилось хлопьями, тащилось бахромой...
Давно уж по глазам очков разбитых стекла
Скользнули, полоснув сознанье вечной тьмой.
– Алла! О, энталь-хакк! – раскатами гремели
Хвалы, глумленье, вой – Алла! Алла! Алла!..
...Он брошенный лежал во рву у цитадели,
Он слушал тихий свист вороньего крыла.
О, если б этот звук, воззвав к последним силам,
Равнину снежную напомнил бы ему,
Усадьбу, старый дом, беседу с другом милым
И парка белого мохнатую кайму.
Но если шелест крыл, щемящей каплей яда
Сознанье отравив, напомнил о другом:
Крик воронья на льду, гранит Петрова града,
В морозном воздухе – салютов праздный гром, –
Быть может, в этот час он понял – слишком поздно
Что семя гибели он сам в себе растил,
Что сам он принял рок империи морозной:
Настиг его он здесь, но там – поработил:
Его, избранника надежды и свободы,
Чей пламень рос и креп над всероссийским сном,
Его, зажженного самой Душой Народа,
Как горькая свеча на клиросе земном.
Смерть утолила все. За раной гаснет рана,
Чуть грезятся еще снега родных равнин...
Закат воспламенил мечети Тегерана
И в вышине запел о Боге муэдзин.
1936
Даниил Андреев Cross Poet
Tribe lot of the Russian poet:
Unfigured rock leads
Pushkin under the blow of a pistol,
Dostoevsky - on the scaffold.
M. Voloshin [2]
Griboedov
Brown-frustrated iron journal
He heard over himself through the topot of thousands of legs ...
The crowd poured the corpse in the markets of Tehran,
And crushed stone bridge face Yazvil and Zheg.
Cleared the canvas, looked clogged and wet,
Mistore flakes, dragged the fringe ...
For a long time, by the eyes of the glasses of broken glass
They slid, having driven by the consciousness of the Eternal Darkness.
- Alla! Oh, ental-hackk! - Rassed rats
Praise, mild, howl - Alla! Alla! Alla! ..
... he broken lying in the Rives of the Citadel,
He listened to a quiet whistle of a crow wing.
Oh, if it would be this sound, appealed to the last forces,
Snow plain would remind him
Estate, old house, conversation with friend cute
And the park is white shaggy kaima.
But if the rust of the wing, a chemless drop of poison
Consciously poisoned, reminded of something else:
Creek Voronary on Ice, Granite Petrova Grad,
In the frosty air - Salutes idle thunder, -
Perhaps this hour he understood - too late
That the seed of death he grows in himself,
What he himself took the rock empire frosty:
It overtook him here, but there - she enslaved:
His, chosen one of hope and freedom,
Whose flame grew and crepe over the All-Russian sleep,
His illuminated by the soul of the people
Like a bitter candle on pollist.
Death broke everything. For the wound goes out the wound,
A little bit of snow relaxing ...
Sunset ignited Tehran Mosque
And in the embroidery fell about God Muzzin.
1936.
Daniel Andreev | |
