Сто раз решал он о любви своей
Сказать ей твердо. Все как на духу!
Но всякий раз, едва встречался с ней,
Краснел и нес сплошную чепуху!
Хотел сказать решительное слово,
Но, как на грех, мучительно мычал.
Невесть зачем цитировал Толстого
Или вдруг просто каменно молчал.
Вконец растратив мужество свое,
Шагал домой, подавлен и потерян.
И только с фотографией ее
Он был красноречив и откровенен.
Перед простым любительским портретом
Он смелым был, он был самим собой.
Он поверял ей думы и секреты,
Те, что не смел открыть перед живой.
В спортивной белой блузке возле сетки,
Прядь придержав рукой от ветерка,
Она стояла с теннисной ракеткой
И, улыбаясь, щурилась слегка.
А он смотрел, не в силах оторваться,
Шепча ей кучу самых нежных слов.
Потом вздыхал: - Тебе бы все смеяться,
А я тут пропадай через любовь!
Она была повсюду, как на грех:
Глаза... И смех - надменный и пьянящий...
Он и во сне все слышал этот смех.
И клял себя за трусость даже спящий.
Но час настал. Высокий, гордый час!
Когда решил он, что скорей умрет,
Чем будет тряпкой. И на этот раз
Без ясного ответа не уйдет!
Средь городского шумного движенья
Он шел вперед походкою бойца.
Чтоб победить иль проиграть сраженье,
Но ни за что не дрогнуть до конца!
Однако то ли в чем-то просчитался,
То ли споткнулся где-то на ходу,
Но вновь краснел, и снова заикался,
И снова нес сплошную ерунду.
- Ну вот и все! - Он вышел на бульвар,
Достал портрет любимой машинально,
Сел на скамейку и сказал печально:
- Вот и погиб "решительный удар"!
Тебе небось смешно. Что я робею.
Скажи, моя красивая звезда:
Меня ты любишь? Будешь ли моею?
Да или нет? - И вдруг услышал: - Да!
Что это, бред? Иль сердце виновато?
Иль просто клен прошелестел листвой?
Он обернулся: в пламени заката
Она стояла за его спиной.
Он мог поклясться, что такой прекрасной
Еще ее не видел никогда.
- Да, мой мучитель! Да, молчун несчастный!
Да, жалкий трус! Да, мой любимый! Да! A hundred times he decided about his love
Tell her firmly. Everything is as in spirit!
But every time I barely met her
Blushed and carried utter nonsense!
I wanted to say a decisive word,
But, as a sin, he moaned painfully.
Why did I quote Tolstoy?
Or suddenly just stone silent.
Finally wasting his courage,
Chagall home, depressed and lost.
And only with a photograph of her
He was eloquent and frank.
Before a simple amateur portrait
He was brave, he was himself.
He believed her thoughts and secrets,
Those that did not dare to open before the living.
In a sports white blouse near the net,
Holding a hand from a breeze
She stood with a tennis racket.
And, smiling, she squinted slightly.
And he looked, unable to tear himself away,
Whispering a bunch of the most tender words to her.
Then he sighed: - You should all laugh,
And here I disappear through love!
She was everywhere as a sin:
Eyes ... And laughter - arrogant and heady ...
He heard all this laughter in a dream.
And cursed himself for cowardice even asleep.
But the time has come. High, proud hour!
When he decided that he would soon die,
What will be a rag. And this time
Without a clear answer will not go away!
Amid urban noisy traffic
He walked forward with the gait of a fighter.
To defeat il lose the battle
But do not flinch to the end!
However, it miscalculated in something,
Either stumbled somewhere on the go,
But he blushed again, and again he stuttered,
And again he was carrying nonsense.
- So that is all! - He went out onto the boulevard,
He took out a portrait of his beloved mechanically,
He sat on the bench and said sadly:
- So the "decisive blow" perished!
You must be funny. What I'm shy.
Say my beautiful star:
Do you love me? Will you be mine?
Yes or no? - And suddenly I heard: - Yes!
What is this, nonsense? Or is my heart to blame?
Or did maple rustle through the leaves?
He turned around: in the flames of sunset
She stood behind him.
He could swear so beautiful
I have never seen her before.
- Yes, my tormentor! Yes, the silent man is unhappy!
Yes, miserable coward! Yes, my love! Yes! Смотрите также: | |
