Сегодня ночью на дворе возник Мороз:
«Открой, хозяйка!», - повторял он, как молитву, -
«Пусти побриться – я чудовищно оброс,
Масоны жадные мою упёрли бритву!».
А ранним утречком он вышел на крыльцо,
Взошёл звездой на небосклон родной России,
Румянцем девичьим цвело его лицо,
Черты славянские в нем явственно косили.
А на крыльце, а на крыльце
Стоит хмельной Мороз с улыбкой на лице,
И за косяк держась упрямо,
Стоит Мороз, Морозу кажется, что прямо.
Давно известно, как на бойне, на войне,
Платон мне верный друг, но истина дороже,
Но подло истина скрывается в вине,
Ведя взыскующих её к похмельной дрожи.
До дрожи дрожжи доведут – не до добра,
И в демиурга под винцом не обратиться,
А то любой вороне в жилу три пера,
Чтоб ей моментом стать блистательной жар-птицей…
А на крыльце, а на крыльце
Сидит больной Мороз с гримасой на лице,
Потухший взор направив в брёвна,
Сидит Мороз, Морозу кажется, что ровно.
Как два завета достославных совместить –
Ни дня без строчки и ни суток без стакана?
Но всякий русский предпочтёт последний чтить,
Бумагу пользуя насквозь утилитарно.
Во всём, естественно, виновен иудей –
Он славянину на пиру в затылок дышит,
И, нахватавшись разных правильных идей,
Стихи тоскливые, загадочные пишет.
А у крыльца, а у крыльца
Лежит Мороз, и на Морозе нет лица,
В уютный дом войдя без спроса,
Лежит САМо похмелье в образе Мороза.
Писали русские поэты – Мандельштам,
И Пушкинзон, и Лермонтович, пейсы брея,
Культуру перьями творя. И это штамп –
Поэт в России малость косит под еврея.
Среди сражения столкнувшихся стихий
Потомкам в память я пишу, в угрозу прозе,
И скоро свет увидят новые стихи
Под псевдонимом узнаваемым – Морозиц!
А под крыльцом, тверёз и зол,
Лежит в теньке Мороз и кушает рассол,
Дает зарок, как перед битвой…
Но завтра он опять отправится за бритвой!
САМ, 11.04.2000 г. Today, the court appeared Claus night:
"Open, mistress!" - He repeated like a prayer -
"Let shave - I'm terribly overgrown,
Masons greedy rested my razor! ".
And early in the morning-- he stepped onto the porch,
He ascended a star on the horizon of his native Russia,
Girlish blush bloomed on his face,
Features Slavic it clearly mowed.
And on the porch, and the porch
It should be drunk Claus with a smile on his face,
And the posts holding stubbornly,
Worth Frost, Frost seems that right.
It has long been known as a slaughterhouse, in the war,
Plato is my best friend, but truth is more expensive,
But the cowardly truth lies in wine,
Leading longing for her to shiver hangover.
Before shivering yeast will bring - are not up to no good,
And do not apply to the provinces under the demiurge,
And every raven in three core pen
To become a brilliant moment of her Firebird ...
And on the porch, and the porch
Sitting the patient Claus with a grimace on his face,
Extinct gaze sending in logs,
Sitting Frost, Frost seems that exactly.
How to combine the two covenants illustrious -
Not a day without a line and not a day without a cup?
But every Russian would prefer the latter respect,
Using the paper thoroughly utilitarian.
Throughout the course, the Jew is guilty -
He Slav at the feast in the back blows
And pick up different ideas of right,
Verses melancholy, mysterious writing.
And the porch, and the porch
Lies Frost, and the frost has no face,
The cozy house entered without permission,
Lies Samoa hangover in the form of Christmas.
Wrote Russian poets - Mandelstam,
And Pushkinzon and Lermontovich, sidelocks shaving,
Culture feathers creating. This is a stamp -
A poet in Russia a little decimated by a Jew.
Among the battles facing elements
Descendants memory I write in prose threat,
And soon will see the light of new poems
Under the pseudonym recognizable - Morozits!
And under the porch, tverёz and angry,
Lying in the shade Frost and eats brine
It gives a vow as before the battle ...
But tomorrow he will again go for a razor!
CAM, of 11.04.2000 Смотрите также: | |
