Взъерошивая хаер, поредевший навсегда от седых волос,
Ведя мемуары за кефиром о подпольной войне,
С кайфом мазохиста в руках разбираю последний мост,
Пытаюсь рассказать как-нибудь о вчерашнем дне.
Царапая бессмысленно пацифик ключом на кирпичной стене,
С известной долей гордости вспомнить кулаки люберов.
Глядя на потрепанный бас в поношенном старом чехле,
Хочется напиться в говно и выдать пару старых хитов.
Такие дела, брат! Любовь...
Такие дела, брат! Любовь...
Мы уходили в подвалы, мы играли глубоко под землей.
Нам снилась траверса, мы пили электрический чай.
Мы посылали наверх парламентера за вином, за хлебом и за травой.
Он возвращался назад, он говорил: "У них опять Первомай."
И наш бледный нездоровый вид кому-то мешал заснуть:
Нам взламывали двери и с погонами в наш underground.
И у кого-то оказался уж слишком коротким его творческий путь,
Но мы верили в то, что за нами последний раунд.
Такие дела, брат! Любовь...
Такие дела, брат! Любовь...
А времена менялись и изменились вконец:
Мы вышли наверх, мы разбрелись кто куда.
И стал он делать деньги вчерашний бунтарь и вчерашний певец.
В его уютной квартире есть газ, телефон и вода.
Он не жалеет ни о чем, он держит дома шесть альбомов ГО и пять албомов БГ.
И вроде бы он не предатель, он по своему прав.
Ведя мемуары за чашечкой кофе: "Моим детям о вчерашнем дне",
Каждый ловит свой собственный кайф.
Такие дела, брат! Любовь...
Такие дела, брат! Любовь...
Такие дела, брат! Любовь...
Такие дела, брат! Любовь...
Любовь, любовь, ЛЮБОВЬ!
Ruffling haer, thinned forever by gray hair,
Conducting memoirs for kefir about an underground war,
With a high masochist in my hands, I take apart the last bridge,
Trying to tell somehow about yesterday.
Scratching a pacifist pointlessly with a key on a brick wall,
With a certain degree of pride, remember the fists of the lovers.
Looking at the battered bass in a worn old case,
I want to get drunk in shit and give out a couple of old hits.
Such things, brother! Love...
Such things, brother! Love...
We went into the cellars, we played deep underground.
We dreamed of traverse, we drank electric tea.
We sent a whiteman upstairs for wine, for bread, and for grass.
He came back, he said: "They have May Day again."
And our pale unhealthy look prevented someone from falling asleep:
We were hacked into doors and with epaulettes in our underground.
And someone turned out to be too short his creative path,
But we believed that the last round was behind us.
Such things, brother! Love...
Such things, brother! Love...
And times have changed and changed completely:
We went upstairs, we scattered who where.
And he began to make money yesterday's rebel and yesterday's singer.
His comfortable apartment has gas, telephone and water.
He does not regret anything; he keeps at home six GO albums and five BG albums.
And he seems to be not a traitor, he is right in his own way.
Leading a memoir over a cup of coffee: "To my children about yesterday,"
Everyone catches their own buzz.
Such things, brother! Love...
Such things, brother! Love...
Such things, brother! Love...
Such things, brother! Love...
Love love love! Смотрите также: | |
