Узнав ближе тюрьмы и этапы, Нехлюдов увидал, что все те пороки, которые развиваются между арестантами: пьянство, игра, жестокость и все те страшные преступления, совершаемые острожниками, и самое людоедство -- не суть случайности или явления вырождения, преступного типа, уродства, как это на руку правительствам толкуют тупые ученые, а есть неизбежное последствие непонятного заблуждения о том, что люди могут наказывать других. Нехлюдов видел, что людоедство начинается не в тайге, а в министерствах, комитетах и департаментах и заключается только в тайге; что его зятю, например, да и всем тем судейским и чиновникам, начиная от пристава до министра, не было никакого дела до справедливости или блага народа, о которых они говорили, а что всем нужны были только те рубли, которые им платили за то, чтобы они делали все то, из чего выходит это развращение и страдание. Это было совершенно очевидно.
Having got to know the prisons and stages closer, Nekhlyudov saw that all those vices that develop between prisoners: drunkenness, play, cruelty and all those terrible crimes committed by prisoners, and cannibalism itself, are not the essence of an accident or a phenomenon of degeneration, criminal type, deformity how stupid scientists interpret this into the hands of governments, but there is an inevitable consequence of the incomprehensible delusion that people can punish others. Nekhlyudov saw that cannibalism begins not in the taiga, but in ministries, committees and departments, and is only in the taiga; that his son-in-law, for example, and all those judges and officials, from the bailiff to the minister, had nothing to do with justice or the welfare of the people about which they spoke, and that everyone needed only those rubles that they were paid for, so that they do all that out of which this corruption and suffering comes out. It was quite obvious.
