И если ты когда-нибудь все же
Наберешь номер моего телефона,
Я, конечно, обрадуюсь,
И удивлюсь тоже -
Твой голос равен гордыне
Поверженного Наполеона.
У вас баталии, разъезды, мундиры, женщины.
У нас за хлебом насущным и черствым очередь.
Еще по месту прописки талоны обещаны
На ползунки из пеленок выросшей дочери.
У всех друзей большие проблемы с жилплощадью,
Все любят джаз скорее всего поэтому,
Один из нас родился советским Ротшильдом,
Все остальные хотят умереть поэтами.
Вид из окна достоен пера историка,
Который пишет пособие для поступающих:
Для поступающих дурно со старыми дворниками,
Все подметающими млекопитающими, но вымирающими.
Но ты, конечно, совсем другое хотел услышать:
О том, к примеру, что я читаю тебя в газетах,
И что мне нравится, как ты думаешь, как ты пишешь,
Что сохранила записки мальчика на манжетах ...
Читаю. Нравится. Сохранила. Но боже правый,
Какая пропасть легла меж этим и прошлым летом -
Как между ужасом непризнанья и зычной славой,
Но ты же понял, что не об этом я, не об этом ... And if you ever still
Rack up my phone number,
Of course, I would be delighted,
And I surprised too -
Your voice is pride
Defeated Napoleon.
You battles, patrols, uniforms, women.
We have for the daily bread and stale queue.
Even at his residence promised coupons
On the sliders out of diapers grown daughter.
All friends of the big problems with living area,
Everyone loves jazz so likely,
One of us was born Soviet Rothschild,
All other poets want to die.
View worthy of the pen of the historian,
Who wrote a manual for applicants:
To do wrong with the old wipers,
All sweep mammals, but endangered.
But you, of course, quite another to want to hear:
The fact, for example, I read in your newspapers,
And I like the way you think, as you write,
What has kept the boy's notes on the cuffs ...
I read. Like. Save. But good god,
What an abyss lay between it and the previous summer -
As between the horror of non-recognition and fame loudly,
But you understand that it is not about me, not about this ... Смотрите также: | |
