Когда Дженет первый раз не пришла, не вернулась к ночи с Пупурных полей,
И Наталья поняла, что больше не сможет летать над городом с ней,
Она вытерла слезы, сварила кофе и до рассвета сражалась сама с собой.
Высокое небо Санкт-Петербурга гудело, как купол, над ее головой,
Пока млечные сумерки летней ночи не вспорола рассветная полоса.
Так были написаны первые главы Алой книги о Чудесах.
Бытовые крючки романтических истин лишь дергают ткань и не держат строй,
И приходится говорить не с прошлым, а только с Богом или с собой,
И все же с самого первого взгляда средь чужого видишь свое.
Я узнаю на улицах города тех, кто тоже пишет Ее.
Нам нечем хвалиться на Божьем параде — не при молитве, не при деньгах.
Мы разрозненные тетради Алой книги о Чудесах.
Кабы все было так, как было, как казалось в начале дней,
Нас и дальше бы жизнь носила на ладони теплой своей.
Но вступая в игру все дальше, увязая по грудь в слова,
Видишь: Бог бросает нас незаметно, словно карту из рукава.
И нет за спиной ни попутного ветра, ни добрых ангельских крыльев и лиц.
Но утешенье мое и надежда — легкий шорох Ее страниц.
Неоправданное оправданье «еже писах — писах»,
Все, что есть у меня — и другого не надо — Алая Книга о Чудесах.
