Я не помню Ленина живьём,
Я его застал уже холодным.
Говорят, был дерзким пацаном,
Поимел державу принародно.
Отнял у богатых кошельки
И подвел под новые понятия:
Дескать, все отныне босяки -
Вот такая, значит, демократия.
Маленький, картавый, без волос,
Без конца по тюрьмам ошивался.
Видно, там несладко довелось,
Говорят, чернильницей питался.
Десять лет торчал на Колыме,
Партизанил в питерских болотах,
А потом метнулся по зиме
За бугром подтягивать босоту.
Женщин он к себе не допускал -
Все боялся, что менты банкуют.
Он, конечно, жутко тосковал,
Съест чернила и сидит, тоскует.
Но однажды в питерских Крестах
Ленин встретил каторжанку Надю,
Тоже вся на шифре, в кандалах -
Вот и поженилися не глядя.
Он Надюхе спуску не давал,
Так сказать, держал всегда на стрёме,
Сам удачно банки обувал,
Надя знала фарт на ипподроме,
В общем, жили воровской семьёй,
Вечерами резались в картишки.
Только вот о жизни половой
Вова беспокоился не слишком.
Как он мог Надюхе рассказать,
Как в далеком магаданском крае
При морозе минус сорок пять
Он по снегу полз от вертухаев,
Как, отняв ладони от лица,
Плакали навзрыд оленеводы...
Нет у революции конца!
Отдала, однако, за свободу.
От судьбы приняв такой удел,
Вова стал чудить и куролесить,
Прокатился дикий беспредел
По российским городам и весям,
Расстреляли тысячи людей,
У живых отняли пропитанье.
Вона как бывает у вождей,
Если он не вождь в интимном плане.
А теперь он вон, в гробу лежит,
Может, помер, может, притворился.
Он ведь, гад, живее всех живых,
Не, ну вона как в гробу-то сохранился.
Может быть, гореть ему в аду,
Но пока для всех, на всякий случай,
Пусть он будет лучше на виду,
Вдруг еще чего-нибудь отчебучит... I do not remember Lenin alive,
I found him already cold.
Said to have been cocky kid,
Power raped publicly.
Robbed the rich purses
And led to new concepts:
Say, now all tramps -
That such, then democracy.
Small burr, no hair,
No End in prisons hanging out.
It can be seen, there is unsweetened happened,
Say ink feed.
Ten years stuck in Kolyma,
Guerrillas in St. Petersburg marshes,
And then darted for the winter
Over the hill to pull bosotu.
Women he did not admit to himself -
All feared that cops banks.
He, of course, terribly homesick,
Eat ink and sits sad.
But one day in St. Petersburg Crosses
Lenin met Nadia convict,
Also all on a code, in shackles -
That's not looking to get married.
He did not give Nadya descent,
So to speak, kept always on the lookout,
The very successful banks shod,
Nadia knew luck at the racetrack,
In general, lived a family of thieves,
Evenings were playing the game of cards.
Only here about sexual life
Vova is not too worried.
How could he tell Nadya,
As in the remote Magadan region
When frost minus forty-five
He crawled through the snow by the guard,
As taking away from the palm of a person,
Wept bitterly reindeer ...
No Revolution at the end!
Given, however, for freedom.
From the fate of having taken such an inheritance,
Vova was the kink and play tricks,
Hire a wild chaos
Russian cities and villages,
Shot thousands of people,
In living deprived of food.
Vaughn as happens with the leaders,
If he is not a leader in intimate terms.
And now he's there, in her coffin lies,
Maybe dead, maybe pretended.
He's a bastard, very much alive,
No, well, won in a coffin preserved.
Maybe he burn in hell,
But while for all, just in case,
Let it be better to see,
Suddenly something else otchebuchit ... Смотрите также: | |
