Корабль уплывает вдаль, качаясь на волнах.
Февраль накинул шаль, что в странников вселяет страх,
Но ей не жаль их. Нет упрёка в молодых глазах.
Был сделан выбор, и он тихо хныкал в свёртке на руках.
Она пристально смотрела вслед окаменев,
И неистово летел снег, и пока никем
Была изгнана сюда. Никак ползти наверх не понимала.
Вьюга остатки света разгоняла.
Такой утёс едва покинешь ты без слёз.
Тропинка всё струилась сквозь камни, то в бок, то под откос.
Он вставала, падала, ревела не шутя,
Оберегала, курткой прикрывая бледное дитя.
Позади глухой мощный рокот в море,
Впереди холодное голое плоскогорье.
Куда идти? Ночь молчалива, как могила,
И придвинув девочку к груди, засеменила к ложбинам.
Чернота испещрённая белыми точками,
Железный холод поглощал остатки одиночества.
Заледенили ноздри, тускло блестели звёзды,
Яростный ветер бросал гроздьями снег в воздух.
Ног не слышно, руки живы локтя выше,
Но ей важно слышать то, что в тёплом свёртке ещё кто-то дышит.
Тут не до излишеств — не уют нужен, затишек.
Старый дуб склонившись в непогоду подарил им нишу.
Конец близится, он неминуем, сколько не отсрочь.
Снимает куртку без раздумий, чтобы свёрток обволочь,
И к ней жмётся голая: «Тебе так теплее, дочь?»
И окутал полностью снег и ночь, снег и ночь…
Будильник зазвенел, сперва вполсилы, затем надрывно,
И гудки его порывами струились.
Её тошнило, тело сотрясала дрожь,
С отвращением схватила телефон, словно то нож.
«Аллё. Да здравствуйте, это Михеева.
Я к вам записана была на аборт на девять,
Но я не приду, извините, до свиданья».
Улыбнулась, гладила живот, словно там тайна.
Снег и ночь, снег и ночь
В закоулках души твоей чувствуешь, слышишь.
Сын и дочь, сын и дочь
Всё зовут тебя те, коих счёл ты лишними.
Снег и ночь, снег и ночь
В закоулках души твоей чувствуешь, слышишь.
Сын и дочь, сын и дочь
Всё зовут тебя те, коих счёл ты лишними.
Снег и ночь, снег и ночь… The ship floats in the distance, swinging on the waves.
February threw a shawl that fear in the wanderers
But she is not sorry for them. No reproach in young eyes.
A choice was made, and he quietly whipped in his arms in his arms.
She was closely watched by Ocalev,
And snow flew furiously, and while nobody
Was expelled here. I didn't understand the top yet.
Blizzard remnants of light accelerated.
Such a cliff will barely leave you without tears.
The path all flowed through the stones, then in the side, then the slope.
He got up, fell, roared not jokingly,
Faithful, covered with a pale child.
Behind the deaf powerful rockness in the sea,
Ahead is a cold naked plateau.
Where to go? The night is silent, like the grave,
And she moved the girl to his chest, seated to the hopes.
Black-made white dots,
Iron cold absorbed loneliness residues.
Severed the nostrils, stars brilliantly,
The fierce wind threw the snow in the air.
No legs heard, hands alive elbow above,
But it is important for her to hear what someone still breathes a coat.
There is not to the excesses - do not need a mercy.
Old oak leaning in bad weather presented them with niche.
The end is nearing, he will insemble how much is not followed.
Removes the jacket without thinking to the overtakes of the overthrow,
And naked naked to her: "Do you so warmer, daughter?"
And it turned out completely snow and night, snow and night ...
The alarm clock rang, in the first time, then tall,
And the beeps were rushing with him.
It was sick, the body was shaking a shiver,
With disgust grabbed the phone, as if the knife.
"Allo. Yes, hello, it is Mikheev.
I was recorded to you on an abortion for nine,
But I will not come, sorry, goodbye. "
Smiled, stroked the belly, as if there is a mystery.
Snow and night, snow and night
In the scan of your soul you feel, you hear.
Son and daughter, son and daughter
All your name is those who have found you superfluous.
Snow and night, snow and night
In the scan of your soul you feel, you hear.
Son and daughter, son and daughter
All your name is those who have found you superfluous.
Snow and night, snow and night ... Смотрите также: | |
