Ворон Перевод В. Брюсова(1905-1924)
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки - стук у входа моего.
"Это - гость,- пробормотал я, - там, у входа моего,
Гость, - и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак - отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его,
На земле же - нет его.
Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: "То - посещенье просто друга одного".
Повторял: "То - посещенье просто друга одного,
Друга, - больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего".
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, - и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Линор" - и эхо повторило мне его,
Эхо, - больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего.
Ветер, - больше ничего! "
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, - и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности - сурова и горда была тогда.
"Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было - ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой "Больше никогда!".
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Вз Raven Translation V. Brysov (1905-1924)
Somehow at midnight, in a sad hour, I was deliberate, the charter, without power,
Between the volume of vintage, in the row of the argument of one
On rejected science and heard vaguely sounds,
Suddenly, the door seems to be a knock at the entrance to my entrance.
"This is a guest," I murmured, - there, at the entrance of my
Guest, - and nothing else! "
Oh! I remember so clearly: it was December and the day rainy,
It was like a ghost - the color is red from my fireplace.
I was waiting for the dawn I was impatible, in the books in vain consolation
I was looking at that night of the torment, - Bdena night, without that
The name was Linor. Then the name ... whispering his angels,
On the ground - there is no it.
Silky and not sharp, rustling of the scarlet curtains
Tormented, pulled out dark fear that I did not know before him.
To reconcile in yourself the beat of the heart, long in the consolation
I told: "That is a visit just a friend of one."
Repeated: "That - visiting is just one,
Friend, - nothing else! "
Finally, owning the will, I said, not Medal Bole:
"Sir Ile Mriss, sorry that I was silent before.
The fact is that I tried up and I did not immediately sneak,
A weak knock did not disassemble, knock at my entrance. "
Speaking, I opened the door of my house.
Darkness, - and nothing else.
And looking into the darkness of a deep, I waited a long time, lonely,
Full dreams that did not give mortals to the thief!
Everything was silent again, darkness around was Surov,
The word rang out only: whispering the angels him.
I whispered: "Linor" - and echo repeated it to me,
Echo, nothing else.
I just returned I looked (the whole soul was burning in me),
Soon again, I heard the knock, but clear than before.
But I said: "This is an intense wind in the wind
He caused the fear of recent, wind, only and everything,
Be calmly, the heart! It is the wind, only and everything.
Wind, - nothing else! "
I dissolve my window, and flew into the depths of peace
Static, the ancient crows, the noise of the wings is a celebration,
He did not want to bow down; Do not hesitate, he flew away,
Like Lord Ile Ladi, he sat down, got at my entrance,
There, on the white bust Pallades, sat down at my entrance,
Selo, - and nothing more.
I could with a smile to make an ebony bird,
In strict importance - Surov and proud was then.
"You," I said, - Lys and Silen, but not timid and stubborn,
Ancient, gloomy raven, wanderer from the coast, where the night is always!
How do you nicknamed Pluto? "He then
Darked: "Never!"
The bird clearly shouted, hesitating me first.
There was little point in the cry, and the words did not go here.
But not all the blessing was - to visit a visit
Birds, which will sit on the entrance, Majikhaya and Proud,
That on a white bust sees, black and proud,
With the nickname "never!".
Lonely, Raven Black, Sitting on the bust, threw, stubborn,
Only two words, as if the soul poured in them for forever.
Their solid, he liked him, did not move one pen,
Finally I threw the bird: "I used to eat without a trace
All friends; you will cure hopeless tomorrow! .. "He then
Darked: "Never!"
Vz | |
