Если дров я наломаю, я тебе их принесу.
Ты поймёшь, и разведёшь костёр поярче.
И, пейзажи утирая на заплёванном мысу,
Улыбается природа: Грейся, старче!
А я в молодость нашу не верю.
Это старость тогда подставляла вторую щеку.
А сейчас можно с полным уродством поведать, что зрею.
И спокойно страдать и творить на спокойном скаку.
Если ты на слово "плохо" оперлась так хорошо,
Стон за стоном твои песни не проходят,
Значит, пальчик или сердце укололось палашом,
Но на плахе их пока что не находят.
А я в молодость нашу не верю.
Просто старость тогда подставляла вторую щеку.
И сейчас можно с полным уродством поведать, что зрею.
И спокойно страдать, и творить,
никому не мешать,
на спокойном скаку.
Если станы полевые не изучены ещё,
То виною - города, а в них поэты.
Значит мы не изучили и того, кто к нам пришёл,
И присел один на краешек планеты.
1985
If I mangled wood, I'll bring them to you.
You will understand, and razvedёsh fire brighter.
And, wiping his views on zaplёvannom promontory
Smiling nature: greysya, Starch!
And I do not believe our youth.
It's old age then prepend the other cheek.
And now you can tell the full ugliness that zreyu.
And quietly suffer and to create a peaceful gallop.
If you have the word "bad" rested so well,
Moan moan of your songs do not pass,
So pricked finger or heart sword,
But on the block they have not yet found.
And I do not believe our youth.
Just old age then prepend the other cheek.
And now it is possible to tell with full ugliness that zreyu.
And quietly suffer, and to create,
not to disturb anyone,
on a quiet gallop.
If the mills of the field have not been studied yet,
That blame - the city, and in their poets.
So we have not studied and the one who came to us,
And one sat on the edge of the planet.
1985
