А небо бы подарило тебе самое чистое облако, оно пока что далеко, только если ты успеешь зашить подкованные раны от неположенно оставленных окурков.
Чинно рвём платья по заранее подготовленному сценарию, прикрываясь газетами с лживыми заголовками и непослушно пляшущими буквами, очередной имаджинариум.
Неслышно передают бутылки чего-то крепкого из рук в уста, из уст по углам, в них трещины мерцают без лишних затёртых глаголов и словесных баталий.
Нескладно просачиваются руки, посиневшие от холода в тюбиках и сотни жестоких орудий, не люди, определённо не люди.
В спрятанных сухих аннотациях души больше нет, лишь искривлённый хребет — нет, не гор — хранит остатки былого величия.
Наличными, вылеченными, замучанными тушками мы бьёмся о хруст затемнённых зеркал, а клетка пустует углолками глаз.
And the sky to give you the purest cloud is far away, but if you have time to sew up the wounds of the wrong-savvy abandoned cigarette butts.
Chino rvёm dress on a pre-prepared script, under the cover of a newspaper with false headers and naughty dancing letters, the next imadzhinarium.
Silently handed the bottle of something strong from hand to mouth, from the mouth of the corners, cracks in them shimmer without unnecessary zatёrtyh verbs and verbal battles.
Tumble seep hands turned blue from the cold in tubes and hundreds of violent guns, not people, certainly not the people.
In dry annotations hidden soul is no more, only Curved Ridge - no, not the mountains - keeps the remains of former greatness.
Cash, cured, tortured carcasses we keep hitting a crunching darkened mirrors, and the cell is empty uglolkami eyes.
