У меня есть причины. Во-первых, каждый раз, когда я сглатываю, во рту появляется солоноватый привкус его спермы, и, вместо того, чтобы задуматься об исповеди и принудительном лечении в психиатрической клинике, я провожу языком по щекам, собирая слюну. Во-вторых, ночью, когда я закрываюсь с головой одеялом и пытаюсь задохнуться, я слышу, как он говорит мне: «Хороший мальчик», и не встаю с дивана, чтобы включить нетленные композиции The Doors, чтобы заглушить его. И в-третьих, у меня есть какая-то подозрительная иллюзия того, что я ему нужен, что он хочет, чтобы я остался жив и относительно здоров – и, наверное, здесь я сильно ошибаюсь, но я ничего не могу поделать с собой.
Возможно, мне стоило решительно подняться с дивана, намылить веревку и умчаться навстречу лучшему миру, но какая-то часть меня противилась этому восхитительному плану, потому что она терпеливо ждала, когда за ней вернется человек, сказавший, что я ему нужен.
В октябре 1969 я был особенно жалок, считая, что я могу быть кому-то нужным. Но что уж поделать: если быть несчастным получается у тебя лучше, чем что бы то ни было, нужно просто следовать своему предназначению.
Печаль выедает изнутри, и ты быстро миришься с пустотой. Проще не чувствовать ничего, чем подниматься с утра и ощущать, как кровоточит сердце. Проще делать вид, что ничего не произошло, чем открывать глаза и стараться не разрыдаться, заметив человека, хотя бы отдаленно похожего на него. Похожего на него.
Так или иначе все мужчины после двадцати были похожи на него: у них было две руки, две ноги, два глаза – трудно было говорить себе каждый раз, что это не он. Нет, Уилл, этот мужчина в заношенной форме ВВС не заберет тебя, отпусти край его куртки. Не прижимайся к этому пьянице. Отойди от этого упоротого гитариста. Не надо спрашивать у бездомного, будет ли он тебя любить, если ты дашь ему мелочи. Хватит, Уилл, обними себя сам. I have my reasons. First, every time I swallow, mouth appears salty flavor of his sperm, and instead think about the confession and forced treatment in a psychiatric clinic, I spend my tongue down her cheeks, collecting saliva. Second, at night, when I close with his head with a blanket and try to suffocate, I can hear him saying to me: "Good boy," and not get up from the couch to turn imperishable composition The Doors, to drown him. And thirdly, I have a suspicious illusion that I am he needs, what he wants me to stay alive and relatively healthy - and, probably, here I am much mistaken, but I can not do anything with them.
Perhaps I should strongly up from the couch, soap rope and sped toward a better world, but some part of me resisted this delightful plan, because she patiently waited for, having said that, I need him for her people will return.
In October 1969 I was particularly miserable, thinking that I can be someone appropriate. But what can we do if it turns out to be unhappy you better than anything else, you just need to follow your destiny.
Grief eats away the inside, and you quickly mirishsya with emptiness. It could not feel anything than get up in the morning and feel like a bleeding heart. Simply pretend that nothing has happened, you open your eyes and try not to cry, seeing a person, even remotely like him. Like him.
Anyway all men after twenty were like him, they had two arms, two legs, two eyes - currently it is difficult to say each time that it is not. No, Will, the man in the worn-out form of the Air Force does not take you, let go of the hem of his jacket. Do not press this drunkard. Get away from this uporotyh guitarist. Do not ask the homeless, whether it will love you if you give him a trifle. Come on, Will, embrace himself. Смотрите также: | |
