Это моя третья ошибка, которая, в конечном итоге, станет роковой: я вхожу в его кабинет, поправляю ворот куртки и жадно рассматриваю обстановку, то ли оценивая, насколько моя одежда, украденная из сэконд хэнда, выглядит здесь не к месту, то ли пытаясь запомнить как можно больше из жизни доктора Лектера.
В Академии меня учат обращать внимание на мелочи, и я, будучи очень сознательным студентом, щепетильно следую этому указанию, чуть ли не вылизывая доктора Лектера взглядом: у него ухоженные руки, от которых едва ощутимо пахнет кольдкремом, и он, указав мне на кресло, отходит к настенному шкафу. У доктора Лектера небольшой шрам на тыльной стороне ладони – тонкая белая линия от большого пальца к запястью – и удивительно, я бы сказал, невероятно красивые пальцы.
Кольдкремом пахло от мамы – я откидываюсь на спинку кресла и кладу ладони на колени, надеясь, что гадкий пот на коже обсохнет. Она втирала кольдкрем в обветренные губы, а потом целовала меня в щеку, словно это был специальный ритуал, призванный доводить меня до отчаяния. Жирно блестящие губы, оставлявшие на щеке влажный след, как будто по моему лицу сползал тепловатый слизень, были худшим наказанием детства. Любое проявление нежности моей мамы, обычно сопровождавшееся комментариями насчет моего отца и моей дурной наследственности, заканчивалось поцелуями или крепкими объятьями, в которых мне покорно приходилось задыхаться. Ее ласка и любовь были, по меньшей мере, невыносимы, если не позволить себе вольность и не сказать «омерзительны», потому что она никогда не могла остановиться и в какой-то момент начинала душить меня. И каждый раз, когда я пытался прекратить эту пытку, мама ударяла меня по спине и кричала: «Ты такой же выродок, как и твой отец, Уилл! Точно такой же!». Думаю, этой фразой моя мама выражала степень своего расстройства тем, что отец застрелился в гараже.
Но, вполне вероятно, ей просто хотелось обозначить, что я в равной степени, как и он, стараюсь избежать ее любви, вырождаясь в человека, которого тяготит ее общество. Считал ли я, что отец решил отправиться на свидание с дробовиком отчасти из-за темперамента моей матери, которая к моему совершеннолетию превратилась в апатичное существо, заинтересованное разве что в лотереях и распродажах? Нет, я никогда не винил ее.
Моя мама хотела любить кого-нибудь, но никому не нужна была ее любовь. Очень драматично, вы не находите? Если бы я дожил до старости, я бы смог дать этой жажде любви обоснованную трактовку, но сейчас я могу обойтись очень общими суждениями по поводу этого.
Рано или поздно люди перестают нас любить. Это ужасающая истина: их начинают напрягать мелочи, которые раньше казались приятными и милыми, их начинает раздражать наша манера говорить, ходить, есть, смеяться, спать, дышать, жить. Их начинаем раздражать мы сами, и от того, чтобы облить друг друга серной кислотой, нас отделяет только тонкая пленка совместных воспоминаний.
Любовь заканчивается; любая любовь: сына к матери, парня к девушке, учителя к ученику, художника к музе – все проходит.
Мы обречены однажды возненавидеть друг друга.
This is my third mistake, which ultimately becomes fatal: I go into his office, I correct gate jacket and eagerly consider the situation, or assessing how my clothes stolen from second-hand, looks out of place here, or trying remember as much as possible in the life of Dr. Lecter.
The Academy me learn to pay attention to the little things, and I, being very conscious student, scrupulously follow this instruction, almost licking Dr Lecter's eyes: his manicured hands, from which smells subtly cold cream, and he pointed me to a chair, It goes to the closet wall. Dr. Lecter a small scar on the back of his hand - a thin white line from the thumb to the wrist - and surprisingly, I would say, incredibly beautiful fingers.
Cold cream smell of mom - I lean back in his chair and put his hands on his knees, hoping that nasty sweat obsohnet skin. She rubbed cold cream in chapped lips and then kissed me on the cheek, as if it was a special ritual designed to bring me to despair. Fatty glossy lips, leaves on her cheek wet track, as though my face crawled lukewarm slug, were the worst punishment childhood. Any manifestation of my mother's tenderness, usually accompanied by comments about my father and my bad heredity, ended with a kiss or hug, which I dutifully had to choke. Her caress and love were, at least, intolerable, if not afford to liberty and not to say "disgusting" because she could never stop and at some point started to choke me. And every time I tried to stop this torture, my mother hit me on the back and shouted, "You're a geek like your father, Will! Exactly the same!". I think this phrase my mother expressed the extent of his frustration that his father shot himself in the garage.
However, it is likely she just wanted to indicate that I am equally as he is, I try to avoid her love, degenerating into a man who weighs her company. Do I believe that my father decided to go on a date with a shotgun in part due to my mother's temperament, which to my adulthood has become apathetic in being interested only in a lottery and sales? No, I never blamed her.
My mom wanted to love someone, but no one needed her love. Very dramatic, do not you? If I lived to old age, I could give this a reasonable interpretation of the thirst for love, but now I can do a very general judgments about it.
Sooner or later people stop loving us. This terrible truth: they begin to strain the little things that previously seemed pleasant and nice, they start to annoy our way of speaking, walking, eating, laughing, sleep, breathe, live. They are starting to annoy ourselves, and from being able to throw each other sulfuric acid separates us only a thin film of joint memories.
Love comes to an end; any love: a son to his mother, Man to the girl, teacher to student, the artist's muse - everything goes.
We are destined to hate each other once. Смотрите также: | |
