В тот вечер, проглатывая колючий холодный воздух, я впервые увидел, как жизнь повторяет Искусство, как жизнь подстраивается под контуры карандашного наброска.
- Нужно посмотреть, Уилл… - шаги скрипят по свежему снегу; от Джека пахнет табаком, кофе с заправочной станции и лосьоном после бритья. Джек устал; больше всего он устал от того, что мир с каждым днем оставляет все меньше надежд на улучшение. Джек устал; он трет глаза кулаками, зевает и сводит брови на переносице, стараясь унять мигрень.
Я – усталость Джека. Я – потрескавшаяся кожа Джека. Я – боль и страх Джека.
- Дальше направо. Доктор Лектер, останьтесь со мной, - Кроуфорд кивает Ганнибалу, который приподнимает надо мной желтую ленту.
Доктор Лектер ничего не говорит мне, правда, я почему-то все равно слышу: «Ты справишься» - и нащупываю в кармане фигурку, которую он дал мне на самом первом сеансе гипноза. Я все сделаю правильно.
Я сделаю все. Ведь он будет смотреть на меня.
Боль свернута не в животе: я присаживаюсь рядом с телом и закрываю лицо ладонью, чтобы не видеть, я хочу чувствовать; теперь боль развернута по снегу, теперь боль – манифест. Я хочу обнять каждого убитого и лечь в их ногах, чтобы точно узнать, зачем все это было, но тогда я просто дотрагиваюсь до окоченевших пальцев и с каким-то странным трепетом смотрю на разрезанный живот. Это аккуратная работа, совсем не похожая на почерк моего художника из Айдахо: линии тонкие, слишком прямые – не удовольствие от процесса, а вынужденная необходимость. Будто человек, сделавший это, знает технику, но не понимает эмоциональной составляющей. Раньше боль пульсировала, боль оставалась внутри тел – а теперь она точно так же препарирована, теперь она так же разделена на части.
Я выдыхаю.
Я поднимаюсь с колен.
Зачем он это сделал?.. Насилие так бессмысленно и бесполезно, он не получил никакого удовольствия… Я делаю шаг вперед и заглядываю в нишу в дереве. В детстве мне нравилось оставлять в дуплах шишки и считать, что белки очень обрадуются такому подарку, а сейчас я смотрю в побелевшее лицо с бескровными синими губами и стараюсь понять, зачем.
Зачем выкалывать глаза, если ты уже перерезал шею, если нет ни наслаждения властью, ни примитивного желания уничтожать и рушить? От этого тела идет не жар, оно не пахнет похотью и гневом, оно совсем другое. Оно другое.
А значит, что это был второй убийца.
Вот он прикладывает ладонь к лицу этого парня и аккуратно сворачивает ему шею: ни крика, ни слез. Ему не хочется иметь дело с чужими страданиями: ему хватает собственных. Он приносит его сюда, к дереву, под самый Новый Год; у него замерзают руки, он мелко дышит и разминает время от времени шею, когда старается уложить тело как можно аккуратнее. Он поправляет одежду парня, он расстегивает его рубашку – не раздирает шов, а именно расстегивает: пуговица за пуговицей, педантично, медленно – ему некуда спешить, его не гложет голод по смерти, ему не хочется доставлять телу лишнюю боль. Этот мужчина – да, мужчина, за которым я стою под деревом – растирает руки снегом, а потом достает салфетку, чтобы промокнуть воду. От него веет холодом и злостью: он не хочет совершать это убийство, ему хочется быть в другом месте, но его удерживает долг.
Долг, именно. У него широкие плечи, крепкая спина – я не могу заглянуть ему в лицо, но я вижу, как он проводит по животу и откладывает в сторону скальпель. Наверное, у него мягкие ладони: он ухаживает за кожей, следит за ногтями, втирает крем по вечерам в руки и держит их в компрессе из теплых полотенец.
Я вижу только то, как ходят под пиджаком его мышцы, когда он тянет за конец склизкой кишки и вываливает желудок на землю. Мне нельзя зажмуриваться: я должен увидеть, должен запомнить, а потом рассказать, - но даже зная это, я все равно закрываю глаза, когда мужчина с глухим треском разделяет кости на шее.
«Смотри…» - тяжелое дыхание за моим плечом, я чувствую, как в каком-то другом месте мои пальцы обводят острые края фигурки. «Ты должен смотреть», - животное стоит позади меня и тычет меня мордой в плечо. That evening, swallowing a prickly cold air, the first time I saw how life repeats Art as life adapts to the contours of the pencil sketch.
- We need to see, Will ... - steps creak on fresh snow; Jack smell of tobacco, coffee and petrol station, and aftershave. Jack was tired; Above all, he was tired of the world with each passing day leaves less hope for improvement. Jack was tired; he rubs his eyes with his fists, yawning and reduces the eyebrows on the bridge, trying to relieve migraine.
I - tired of Jack. I - Jack cracked skin. I - pain and fear Jack.
- Continue to the right. Dr. Lecter, stay with me, - Crawford nods Hannibal, who lifts me yellow tape.
Dr Lecter does not say anything to me, however, for some reason I still hear: "You can do it" - and grope in the figure of his pocket, which he gave me on the very first session of hypnosis. I did everything right.
I will do everything. After all, he would look at me.
Pain is not curtailed in the stomach, I sit down next to the body and close the face with his hand, not to see, I want to feel; Now the pain rolled in the snow, and now the pain - a manifesto. I want to hug each killed and lie at their feet, to find out exactly what it was, but then I just touch the stiffened fingers and with some strange trepidation look at the cut in the abdomen. This is a neat job, not at all like my handwriting of the artist from Idaho: thin line, too straight - do not enjoy the process, and a forced necessity. As if a man did this, he knows the technique, but does not understand the emotional component. Previously, throbbing pain, pain remained inside the bodies - and now she just dissected, now she just split apart.
I exhale.
I get up from his knees.
Why did he do it? .. Violence is so meaningless and useless, he did not get any pleasure ... I take a step back and look in the niche in the tree. As a child, I liked to be left in the hollows and bumps assume that proteins are very be happy such a gift, and now I look in the pale face with blue lips bloodless and try to understand why.
Why put out his eyes, if you've cut the neck, if no power of pleasure, nor a primitive desire to destroy and ruin? From this body is not the heat, it does not smell of lust and anger, it is quite another. It is different.
This means that it was the second killer.
Here he puts his hand to the face of this guy and neatly folds his neck: no crying, no tears. He does not want to deal with another's suffering: he lacks its own. He brings it here, to a tree on the New Year; his frozen hands, he breathes and finely flexing neck from time to time trying to fit the body as gently as possible. He adjusts his clothes guy, he unbuttons his shirt - not tearing the seam, namely unzips: a button for a button, meticulously, slowly - he had nowhere to hurry, it is not gnawing hunger for death, he did not want to deliver the body of excess pain. The man - yes, a man for whom I am standing under a tree - rubbing his hands with snow, and then pulls out a tissue to blot the water. From it blows cold and anger: he does not want to commit the murder, he wants to be somewhere else, but it holds the debt.
Debt is. He has broad shoulders, a strong back - I can not look him in the face, but I can see how he spends in the stomach and puts aside the scalpel. Perhaps his soft palm: he cares for the skin, following the nails, rubs a cream in the evenings together and keeps them in a compress of warm towels.
I see only how go under the jacket of his muscles when he pulls the end of the slimy intestines and stomach throws out on the ground. I can not zazhmurivatsya: I have to see, should remember, and then tell us - but even knowing this, I still close my eyes, when a man with a dull bang separates the bones in the neck.
"Look ..." - heavy breathing over my shoulder, I feel like in some other place my fingers encircle the sharp edges of the figures. "You have to watch" - the animal is standing behind me and pokes my face into his shoulder. Смотрите также: | |
