Страна швыряла этой ночью мутной сволочью.
И разменяв добро на зло, как деньги старые на новые,
Рванула асфальт, когда он на щеке как водка с горечью,
И окна, окна были первые готовые.
И зло на заливном коне взмахнуло шашкою.
Добро, оно всегда без кулаков, трясло культяшками.
Пыталась жалость убедить, помочь опомниться,
Но всё быстрее и точней летела конница.
Аплодисменты. На манеж под звездным куполом
Повыпускала ночь зверей и замяукала,
И заалекала, вспотела, вмиг состарилась,
И побледнела, и струхнула, и затарилась
Чем бог послал, а черт, а черт, а черт подсунул им,
А он ведь старый театрал, ха-ха, он любит грим.
Тела вдруг стали все огромные да полые,
И пьяница сапожник - память нам оставил пленки голыми.
Припев:
Правда на правду,
Вера на икону,
А земля да на цветы,
Это я да это ты.
Страна швыряла этой, этой ночью сволочью.
Закат, когда он на щеке как водка с горечью.
Страх покрывал все матом, будто потом, страх брел по городу.
Ночное небо было дотом, оно еще напоминало чью-то бороду...
Провинция зевала, грустно нервно в телевизоры.
А кто-то просто шел домой и ел яичницу,
Дышали трупы тихо, мерно под скальпелем провизора,
А кто-то в зеркале вертел уже своею личностью.
Страну рвало, она согнувшись пополам искала помощи,
А помощь танков по лоткам давила овощи.
Аплодисменты, бис, везде ревело зрелище,
Стреляло право по беде - увидишь где еще?
Страна рыдала жирной правдой, так и не поняв истины.
Реанимация визжала, выла бабой, последней пристанью.
Пенсионеры с палками рубились в городки с милицией,
А репортеры, с галками, их угощали блицами.
Судьба пила, крестясь, и блядовала с магами,
Брели беззубые старухи да с зубами флагами.
Да, повар голод подмешал им в жидкий суп довольно пороху,
Герои крыли тут и там огнем по шороху.
И справедливость думала занять чью-либо сторону,
Потом решила, как всегда, пусть будет смерти поровну.
Да погибали эти окна, эти крыши первыми.
Все пули были здесь равны все мысли верными.
Аплодисменты, бис, везде ревело зрелище.
Стреляло право по беде - увидишь где еще.
И лишь в гримерке церкви пустота, в тиши да в ладане,
Где высота да простота, где баррикады ада нет.
Она горела в вышине, без дыма пламени.
Я на колени тоже встал, коснувшись этого единственного знамени.
Припев
Страна швыряла прошлой ночью мутной сволочью.
Страна скребла лопатой утром по крови покрытой инеем.
Да по утрам вся грязь, все лужи отражают синее.
Асфальт когда он на щеке, как водка с горечью.
На память фото пирамид с пустыми окнами-глазницами,
Аплодисменты, чудный вид, с листом кленовым да с синицами.
А будущее, что только родилось, беззвучно плакало,
А время тикало себе, а сердце такало. The country threw the muddy bastard that night.
And exchanging good for evil, like old money for new,
The asphalt tore when it was on the cheek like bitterness vodka,
And the windows, the windows were the first ready.
And the evil on the jellied horse swung its saber.
Good, it was always without fists, it shook its stumps.
I tried to persuade pity, help to come to my senses,
But the cavalry flew faster and more accurately.
Applause. To the arena under the star dome
The night unleashed beasts and meowed,
And she crippled, sweated, got old in an instant,
And turned pale, and scared, and packed
Than God sent, and the devil, and the devil, and the devil slipped them,
And he's an old theater-goer, ha-ha, he loves make-up.
The bodies suddenly became all huge and hollow,
And the drunkard shoemaker - the memory of the films left us naked.
Chorus:
Truth to truth
Faith in the icon
And the earth and flowers,
It's me yes it's you.
The country threw the bastard this night.
Sunset, when he is on the cheek like vodka with bitterness.
Fear covered everything with obscenities, as if then, fear wandered through the city.
The night sky was a pillbox, it still resembled someone's beard ...
The province yawned, sadly nervously on TV.
And someone just went home and ate scrambled eggs,
The corpses were breathing quietly, measuredly under the scalpel of the pharmacist,
And someone in the mirror was already spinning his personality.
The country was vomiting, she doubled over and looked for help,
And the help of the tanks crushed vegetables on the trays.
Applause, encore, the spectacle roared everywhere,
Shot right in trouble - see where else?
The country sobbed with fat truth, and did not understand the truth.
Reanimation screeched, howled like a woman, the last pier.
Pensioners with sticks were cut into towns with the police,
And the reporters, with jackdaws, were treated to blitz.
Fate drank, crossed itself, and played with magicians,
Toothless old women wandered along with flags with teeth.
Yes, the chef put enough gunpowder into their liquid soup,
Here and there the heroes covered the rustle with fire.
And justice thought to take sides
Then she decided, as always, to let the death be equally divided.
Yes, these windows perished, these roofs were the first.
All bullets were equal here, all thoughts were correct.
Applause, encore, the spectacle roared everywhere.
Shot right in trouble - you'll see where else.
And only in the dressing room of the church is emptiness, in silence and incense,
Where height and simplicity, where there is no barricade of hell.
She burned above, without the smoke of the flame.
I knelt down too, having touched this single banner.
Chorus
The country threw the murky bastard last night.
The country scraped the frosty blood with a shovel in the morning.
Yes, in the morning all the mud, all the puddles reflect blue.
Asphalt when it is on the cheek, like vodka with bitterness.
As a souvenir, a photo of pyramids with empty eye-sockets,
Applause, wonderful view, with maple leaves and titmouses.
And the future that was just born was crying soundlessly,
And time was ticking, and the heart was ticking. | |
