Когда же он поравнялся с гробницей Рахили, то, даже не в голове нашего плотника появившись, а откуда-то из самой глубины нутра выплыв, осенила его мысль: женщина, которая так хотела этого сына, умерла, можно сказать, от его рук или, во всяком случае, по его вине и не успела даже взглянуть на него, не то что сказать ему хоть словечко, и тело ребенка отделилось от тела матери с безразличием плода, падающего с ветви дерева. Затем мысли его приняли оборот еще более печальный – дети-то всегда умирают по вине своих отцов, зачавших их, и матерей, выносивших во чреве своем и произведших на свет, – и пожалел Иосиф сына своего, безвинно обреченного смерти. Со смущенной душой постоял он у могилы самой любимой из жен Иакова, опустив бессильно руки, поникнув головой, чувствуя, как пробила все его тело ледяная испарина, и не было в этот миг на дороге ни души, и не к кому было обратиться за помощью. Плотник понял, что впервые в жизни усомнился в том, что мир устроен разумно и осмысленно, и, словно отбрасывая от себя последнюю надежду, выкрикнул: Я умру здесь!
Он вошел в пещеру и еще прежде, чем обрадовать Марию известием о том, что нашел себе работу, направился к яслям взглянуть на сына, сын же спал. Иосиф сказал себе: Он умрет, он должен умереть, и сердце у него защемило, но потом подумал, что по естественному порядку вещей первым должен будет умереть он сам и что смерть, изъяв его из числа живущих на свете, заменив присутствие его в этом мире отсутствием, даст ему — как бы выразиться поточнее? — нечто вроде — уж простите за такую несообразность — ограниченного во времени бессмертия, и длится оно до тех пор, пока людей, которых уж нет с нами, помнят и любят. When he drew level with Rachel's tomb, then, not even appearing in the head of our carpenter, but floating out from the very depths of his gut, a thought struck him: the woman who so wanted this son died, one might say, from his hands or, in any case, through his fault, she did not even have time to look at him, let alone say a word to him, and the child's body separated from the mother's body with the indifference of a fruit falling from a tree branch. Then his thoughts took an even more sad turn - children always die through the fault of their fathers who conceived them, and the mothers who carried them in their womb and gave birth to the world - and Joseph took pity on his son, innocently doomed to death. With an embarrassed soul, he stood at the grave of Jacob's most beloved wife, limping his hands powerlessly, drooping his head, feeling the icy sweat pierce his whole body, and at that moment there was not a soul on the road, and there was no one to turn to for help. The carpenter realized that for the first time in his life he doubted that the world was organized rationally and meaningfully, and, as if throwing away the last hope from himself, cried out: I will die here!
He entered the cave, and even before gladdening Mary with the news that he had found a job, he went to the manger to look at his son, while the son was asleep. Joseph said to himself: He will die, he must die, and his heart ached, but then he thought that, according to the natural order of things, he himself would have to die first and that death, having removed him from the people living in the world, replacing his presence in this world absence, will give him - how to put it more precisely? - something like - forgive me for such an incongruity - time-limited immortality, and it lasts as long as people who are no longer with us are remembered and loved. | |
