Закат становился багровым словно оттого, что уличный музыкант расстреливал его своими рок-балладами. Прицельно, безжалостно, хладнокровно. Ещё немного, и добьёт. Наступит ночь. Ночь. Но он не успокоится и тогда. До самого рассвета. Когда вернётся его жертва, и они начнут неравную схватку сначала…
На этом месте пришлось отложить книгу, что читал на планшете. Она вдохновляла его, мотивировала, обнаруживала вдохновение. Но «Сапсан» уже швартовался у Московского вокзала в Питере. Платон вышел ему навстречу…
«Арий московского гостя» по горло,
Вспять поверни философских двух рек
Русло, и станешь свидетелем гордым,
Как и Москва, и Нева рубят век.
Встречай, сейчас на арене,
Платон – из столицы, студент, любит рэп.
Бегут по его широченнейшей вене,
Сцепившись слова – его это хлеб.
Сняв прямо в центре однушку, он, с видом
На кафедральный собор на один,
Слегка ослепляющим светится нимбом,
И соскользает под толщу глубин.
И помолившись ещё у порога,
Взмыл из подъезда, не зная о том,
Что по парадной летит он упруго,
Да и поребрик лежал за углом.
Сомненья затмили Платона как только,
Ступил его кед на гранитную тень.
Решил он узнать, действительно, сколько?
Различий раскроет он за светодень.
И будто из сказки во взоре ларёк!
Решил откупорить бутылку винца,
А под арест загремел в Рагнарёк.
Начало положено было с конца,
В очках продавец его уверял,
Что подворотней арку назвать,
Может лишь самый кощунственный враль.
Скоро ему придётся бежать!
Бежать, убегать от сердитого хора
Коренных и не очень умнейших господ,
Настолько святых, что точку опоры,
Герой потеряет, как и цвет небосвод.
Через скамейки, не лавки, вперёд!
Мимо шавермы и булки пекарен,
Он воспарил надо сквером, улёт,
Словом он с детства, что ли, ошпарен?
Духовные скрепы местные – мо́сты,
Доставят с острова да на другой,
Замки, дворцы, коммуналки – все звёзды
Города светят одна за одной.
Музыканты всех улиц осатанели,
Стены барокко над ними дрожат,
А им хоть бы хны, их сердца преуспели –
Рока гитарные рифы свербят.
Улочки, бабушки, голуби, крошки,
Памятник к памятнику боком об бок,
Реки, каналы, колодца и кошки,
Зингер, менты, и как сер потолок.
И наколов на лопатки распятье,
И оттрубив от звонка до звонка,
Платона настигло другое проклятье
Буквы не слушаться стали слегка.
Призраки Тютчева, Фета, Бальмонта,
Ночью кошмарили нежную пядь
Что подо лбом у Платона для понта.
Страхов извилин уже не унять.
Что же сручирось со мной этим ретом?
Двинурся что ри лассудком, лебят?
Берые ночи пелед лассветом,
Так и тлевожат задумчивый взгряд.
Может селебляный век Риходорья,
Что так накрыр с горовы и до пят,
Здесь, на Бартийском балхатном взмолье,
Средствие, что наши мо́зги голят?
Что забиваем мы борт на язык,
Лусский, верикий, богатый язык,
И безлазрично сеем стык в стык,
Срова, от котолых Барьмонту килдык…
«В Питере пить» из колонок несётся,
Правильной речи измолвия нить.
Отпустило героя, ведь не продаётся,
Нефть со словарных запасов страниц.
Грозовые облака, именно из тех, что зарождают молнии и несут смерчи, были сейчас для него перинной подушкой. Стук колёс, а «Сапсан» уносил Платона обратно в Москву со скоростью в 250 км/ч, оборачивался громом. Эту книгу не отложить, - подумал Платон, изрядно хлебнувший за эти дни, приоткрывший ящик Пандоры, не иначе. И в это мгновенье рядом с ним уселся попутчик. Пассажир был удивительно похож на знатока одной интеллектуальной игры с телевидения. На Александра Друзя. Боже! - напоследок сорвалось с уст Платона перед тем, как он отключился.
03.06.2016 г.
© Павел Кортунов The sunset became a bugs as if because the street musician was shot by his rock ballads. Victibly, ruthless, coolly. A little more, and will achieve. The night will come. Night. But he will not calm down and then. Until dawn. When his sacrifice returns, and they will begin an unequal battle at first ...
At this place had to postpone the book that I read on the tablet. She inspired him, motivated, discovered inspiration. But "Sapsan" has already moored at the Moscow railway station in St. Petersburg. Plato came out to meet him ...
"Aria of the Moscow guest" on the throat,
Reversing the philosophical two rivers
Rush, and witness proud,
Like Moscow, and the Neva is chicken eyelids.
Meet, now in the arena,
Plato - from the capital, student, loves rap.
Run along his broader vein,
Completing the words - his bread.
Removing right in the center odnushku, he, with a view
On the cathedral on one,
Slightly blinding shines with the namb
And slip down under the thickness of the depths.
And praying still at the threshold,
Soared from the entrance, not knowing about
That he flies elastically in the parade
Yes, and the groove lay around the corner.
Doubts eclipsed Plato as soon as
His kide stepped on the granite shadow.
I decided to find out, really, how much?
Differences will reveal it for the height.
And as if from a fairy tale in the gaze!
I decided to bump the bottle of wine
And under the arrest he threwled in Ragnarök.
The beginning was made from the end,
In glasses the seller assured him
That the arched arch is called,
Only the most blasphemous loss.
Soon he will have to run!
Run, run away from angry choir
Indigenous and not very smartest gentlemen
So holy that the point of support,
The hero will lose like the color of the sky.
Through benches, not bench, forward!
Past shaver and bakery bells,
He wakes up the square, cooler,
Will he since childhood, is it, Oshpared?
Local braces - bridges,
Deliver from the island yes to another
Castles, Palaces, Communals - All Stars
Cities shine one after one.
Musicians of all streets of Osapateli,
Baroque walls are trembling
And at least henna, their hearts succeeded -
Rock guitar reefs will be achieved.
Streck, grandmothers, pigeons, crumbs,
Monument to the monument side by side,
Rivers, canals, well and cats,
Singer, cops, and how gray ceiling.
And pumping on the blades crucify
And pulling away from call to call,
Plato overtook another curse
The letters did not obey steel slightly.
Ghosts Tyutchev, Feta, Balmont,
Nightwine, a gentle span
What's under the forehead on Plato for Ponta.
Strakhov's convolutions are no longer taking.
What sortshots with me by this retome?
Did you move like a lassism, leggings?
Nights Peled lassvet,
So dlohen pensive pensile.
Maybe the Selebed Century of Rhodeline,
That so covered from the mountain and to the py
Here, on the Bartyt Calchat,
Means that our brains are ickly?
What we score board into the language
Lusky, belief, rich language,
And briefly sow the joint in the junction,
Srotov, from Kitoli Barmont Kildyk ...
"In St. Petersburg drink" from the columns
Proper speech Ismolevy thread.
Released the hero, because not for sale,
Oil from vocabulary pages.
Thunderstorm clouds, which is precisely those that nascent lightning and carry a tornger, were now a cushion for him. The knock of the wheels, and "Sapsan" drove Plato back to Moscow at a speed of 250 km / h, turned around in thunder. Do not postpone this book, "thought Plato, pretty binked for these days, a pandora drawer, not otherwise. And at this moment the fellow traveler sat next to him. The passenger was surprisingly similar to the connoisseur of one intelligent game with television. On Alexander Friend. God! - Finally, fell out of the mouth of Plato before it turned off.
06/03/2016
© Pavel Kortunov Смотрите также: | |
