На улице Гороховой ажиотаж,
Урицкий все Чека вооружает,
Всё потому, что в Питер в свой гастрольный вояж
С Одессы-мамы урки приезжают.
А было это лето, 18-й год...
Убили Мишу в Питере с нагана.
На сходке порешили отомстить за него
Ребята загорелые с Лимана.
Майданщик, молдаван и толстая Кармэн,
Что первая барыга на Привозе,
14 мокрушников с собой взял Семен,
Горячий был народ на паровозе.
Уже, чух-чух, пары, кондуктор дал свисток,
Прощальный поцелуй - стакан горилки.
С Одессы-мамы дунул вей-ветерок,
До самой петроградской пересылки.
И всю дорогу щеки помидором надув,
Шмонали фараонщики по крышам,
Шестерок Сема сбросил под откос на ходу
И в тамбур покурить устало вышел.
А там стояла "жучка" двадцати пяти лет
И слабо отбивалась от кого-то,
Дешевый фраер в кепке мял на ней туалет,
И Сема чуть прибавил оборотов.
- Я вижу вас на рейде возле женщины, граф,
Стояли вы как флагман под парами,
Советую на задний ход крутить телеграф,
Чтоб не было эксцессов между нами.
Чуть спортив воздух, фраер как иллюзионист,
Под стук колес моментом испарился.
Спасенная дрожала как осиновый лист,
И Сеня с чувством долга испарился.
И вот на горизонте царскосельский вокзал,
Встречает урков с мясом пирожками.
Семен такую речь задвинул, что зарыдал
Весь паровоз горючими слезами.
Чуть стиснув зубы, на перон вразвалку сошла,
Как на берег красавица-Одесса,
Блеснула в Петроград ее морская душа
И вздрогнули от страха райсобесы.
На Невском у Пассажа, там, где деньги рекой,
К ним на фаэтоне двое подкатили,
Но толстая Кармен достала первой свой "кольт"
И над столами в морге свет включили.
Но толстая Кармен достала первой свой "кольт"
И над столами в морге свет включили. On the street pea agen
Uritsky all check arms
All because in Peter in your tour of the guilt
With Odessa-mothers, Urika come.
And it was summer, the 18th year ...
Misha killed in St. Petersburg with Nagan.
There was a revenge on the gathering
Guys tanned with Limana.
Maidanist, Moldovan and fat carmen,
That the first baryng on the bridge
14 mochechnikov took a seed with them,
Hot was the people on the locomotive.
Already, chuh-chuh, couples, the conductor gave a whistle,
Farewell kiss is a glass of the gorgeon.
With Odessa-Moms reanged Wei-breeze,
To the very Petrograd shipment.
And the whole road cheek tomato inflated,
Spumps of the roofs on the roofs
Six seven dropped under the slope
And in the tambour to smoke tiredly came out.
And there was "bug" twenty-five years
And weakly fought off someone
Cheap franger in a cucumber of the pool on it toilet,
And seven slightly added turns.
- I see you on the raid near the woman, the graph,
You stood like flagship under couples,
I advise you to turn the telegraph to turn the telegraph,
So that there were no excesses between us.
Shot of air air, Fraer as an illusionist,
Under the knock wheel turned the moment.
Saved trembled like aspen leaf,
And hay with a sense of duty evaporated.
And here on the horizon Tsarskoselsky railway station,
Meets urnotes with meat pies.
Semen such a speech killed that she was buried
All locomotive flammable tears.
Slightly grit his teeth, I gone to Peron
As the shore of Beauty-Odessa,
Shouted to Petrograd her sea soul
And shuddered from fear of Rysobes.
In Nevsky, the passage, where the money is river,
To them on Phaeton, two rolled up
But Tolstaya Carmen got his "Colt"
And over the tables in the morgue, the light turned on.
But Tolstaya Carmen got his "Colt"
And over the tables in the morgue, the light turned on. Смотрите также: | |
