Когда же он поравнялся с гробницей Рахили, то, даже не в голове нашего плотника появившись, а откуда-то из самой глубины нутра выплыв, осенила его мысль: женщина, которая так хотела этого сына, умерла, можно сказать, от его рук или, во всяком случае, по его вине и не успела даже взглянуть на него, не то что сказать ему хоть словечко, и тело ребенка отделилось от тела матери с безразличием плода, падающего с ветви дерева. Затем мысли его приняли оборот еще более печальный – дети-то всегда умирают по вине своих отцов, зачавших их, и матерей, выносивших во чреве своем и произведших на свет, – и пожалел Иосиф сына своего, безвинно обреченного смерти. Со смущенной душой постоял он у могилы самой любимой из жен Иакова, опустив бессильно руки, поникнув головой, чувствуя, как пробила все его тело ледяная испарина, и не было в этот миг на дороге ни души, и не к кому было обратиться за помощью. Плотник понял, что впервые в жизни усомнился в том, что мир устроен разумно и осмысленно, и, словно отбрасывая от себя последнюю надежду, выкрикнул: Я умру здесь!
Он вошел в пещеру и еще прежде, чем обрадовать Марию известием о том, что нашел себе работу, направился к яслям взглянуть на сына, сын же спал. Иосиф сказал себе: Он умрет, он должен умереть, и сердце у него защемило, но потом подумал, что по естественному порядку вещей первым должен будет умереть он сам и что смерть, изъяв его из числа живущих на свете, заменив присутствие его в этом мире отсутствием, даст ему — как бы выразиться поточнее? — нечто вроде — уж простите за такую несообразность — ограниченного во времени бессмертия, и длится оно до тех пор, пока людей, которых уж нет с нами, помнят и любят.
(Жозе Сарамаго, "Евангелие от Иисуса") When he caught up with the tomb of Rachel, then, not even appearing in the head of our carpenter, but coming out from somewhere in the depths of his gut, a thought dawned on her: the woman who wanted this son so much died, one might say, at his hands or, in any case, it was his fault that she did not even have time to look at him, not to say a word to him, and the child’s body was separated from the mother’s body with the indifference of the fruit falling from the tree branch. Then his thoughts took an even sadder turn - the children always die through the fault of their fathers, who conceived them, and the mothers who carried in their womb and gave birth to, - and Joseph regretted his son, innocently doomed to death. He stood with an embarrassed soul at the grave of the most beloved of Jacob's wives, dropping his hands helplessly, dropping his head, feeling how ice evaporated his whole body, and at that moment there was not a soul on the road, and there was no one to turn to for help. The carpenter realized that for the first time in his life he doubted that the world was organized reasonably and meaningfully, and, as if casting aside his last hope, he cried out: I will die here!
He entered the cave and even before delighting Mary with the news that he had found a job, he went to the manger to look at his son, while his son was sleeping. Joseph said to himself: He will die, he must die, and his heart ached, but then he thought that according to the natural order of things he himself would be the first to die and that death, having removed him from the number of people living in the world, replacing his presence in this world absence, give him - how to put it more precisely? - something like - excuse me for such inconsistency - of immortality limited in time, and it lasts until people who are already with us are remembered and loved.
(Jose Saramago, “The Gospel of Jesus”) Смотрите также: | |
