Нам Ленинград пообещал
издалека дары,
и осенью теплом встречал
до сумрачной поры.
Я помню, как мы жили там.
Нам было наплевать
на весь гремящий смех и гам,
на то, что надевать.
Один из нас был толмачом,
другой играл и пел –
он по утрам гремел ключом,
а я молчал, терпел.
Один мечтал о тишине,
другой терпеть не мог
её, и в каждом новом сне
он пел, не зная строк,
по новой песне. Также, ночь –
ему, мне, значит – день.
И он, чуть свет, стремился прочь,
туда, где реет тень.
Но луч из горних облаков
сиял, превознося
меня, кто, избегая снов –
другого не прося –
просил у вечности минут
чуть больше, чем имел
на мой незримый скучный труд,
на мой земной удел,
что в вечность свой внесёт мотив,
прославив жар сердец.
И поначалу был красив
мой стих, а под конец
расплёлся, съежился, поник.
Как будто бы забыл
зачем пришёл, зачем возник,
зачем он прежде жил.
Другой искал, но позже он
устал и не искал
ни громкий крик, ни тихий звон.
И мрак гранитных скал
не красотой его пленял,
но холодом пустым.
Он словно вечность променял
на преходящий дым.
Нам Ленинград пообещал
издалека дары,
но он заблудшим не прощал
ни смеха, ни игры.
Ошиблись адресом. На дверь
взглянув в последний раз,
уходим. Значит и теперь
весна не тронет нас.
We promised to Leningrad
afar gifts
and autumn warmth met
to dim pores.
I remember when we lived there.
We did not care
the whole thundering laughter and hubbub,
on what to wear.
One of us was an interpreter,
another played and sang -
he thundered in the morning key
I was silent, tolerated.
One dreamed of silence,
the other could not stand
it, and in each new sleep
he sang, not knowing lines
the new song. Also, the night -
to him, to me, it means - day.
And he, at dawn, sought off
where flies shadow.
But the beam of the mountain clouds
beamed, extolling
I, who, avoiding the dreams -
another without asking -
I asked eternity minutes
slightly more than had
Invisible to my boring job,
my earthly destiny,
that eternity will make your motif,
glorified glow hearts.
And at first it was beautiful
my verse, and in the end
rasplёlsya, shriveled, wilted.
As if forgotten
Why come, why there was,
why he lived before.
Another sought, but later he
tired and not looking
no loud cry, nor silent ringing.
And darkness granite rocks
not the beauty of it fascinated,
cold but empty.
It seemed an eternity exchanged
on transient smoke.
We promised to Leningrad
afar gifts
but he did not forgive the erring
no laughter, no games.
Wrong address. At the door
looking for the last time,
We are leaving. Then and now
Spring will not touch us. Смотрите также: | |
