Странно, но с первых шагов нетвердых
я, мне казалось, был не один
в городе, главном от сотворенья,
славном не меньше тех же Афин.
Будто из княжеств живых и мертвых
без приглашенья вместе со мной
в город пришли и мои виденья,
именно в этот, а не в иной.
Там я, на площади небезмолвной,
в сумерках, веющих широко,
греческий слышал напев протяжный,
видел летучий хитон Марго.
И, как стрелок, что спешит меж молний
вскачь за мишенью, хоть сам мишень,
пасть был готов на брусчатке влажной,
мчась от Бастилии к Сен-Мишель.
Сумерки щурились: "Не догонишь,
даже призвав из лучших времен
резвый, воинственный, как тачанка,
зыбкий трамвайный грохот и звон.
Клином ли свет на твоей Марго лишь?..
Нет уж, как вышел так и хромай.
Кто тебе сплел, что она гречанка?
Где ты в Париже видел трамвай?.."
Все же мне нравилось праздным взором
пришлые тени ловить кругом.
Нравилось именно чужеземцем
в этом быть городе, не в другом.
Я бы сравнил его, о котором
столькими столько говорено,
с чьим-то большим одиноким сердцем.
Я не забыл, как билось оно.
1995
