В одних садах цветет миндаль, в других метет метель.
В одних краях еще февраль, в других уже апрель.
Проходит время, вечный счет, год за год, век за век,
Во всем - его неспешный ход, его кромешный бег.
В году на радость и печаль по двадцать пять недель.
Мне двадцать пять недель - февраль, и двадцать пять - апрель.
По двадцать пять недель в туман уходит счет векам.
Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам.
Летит и в холод, и в жару, и в гром, и в тишину.
А я не знаю, как живу, не знаю, чем живу.
Не понимаю, как творю, не знаю, что творю.
Я только знаю, что горю и, видимо, сгорю.
В одних краях - рассветный хлад, в других - закатный чад.
В одних домах еще не спят, в других - уже не спят.
То здесь, то там гремит рояль, гудит виолончель.
И двадцать пять недель - февраль, и двадцать пять - апрель.
Вели мне, Боже, все стерпеть. Но сердцу не вели.
Оно хранит уже теперь все горести Земли.
И разорваться может враз, и разлететься врозь.
Оно уже теперь, сейчас - почти разорвалось.
Мой долгий путь, мой дальний дом! Великая река -
Моя дорога! И кругом - одни лишь облака.
Такая мгла, такая даль, такая карусель...
И двадцать пять недель - февраль, и двадцать пять - апрель.
И сквозь томительный дурман, по зыбким берегам
Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам. In some gardens blooming almonds, other blizzard sweeps.
In some territories even in February, in other already April.
Time passes, the eternal expense, year after year, century after century,
In the - his unhurried progress, its pandemonium running.
In the year of joy and sadness for twenty-five weeks.
I'm twenty-five weeks - February, and twenty-five - April.
At twenty-five weeks into the mist goes through centuries.
Flies voiced my booth somewhere in the clouds.
Flies and cold and heat, and thunder, and in silence.
And I do not know how to live, I do not know, than live.
I do not know how I do, I do not know what I was doing.
I only know that the grief and apparently will burn.
In some territories - the dawn coldness, in others - sunset children.
still awake In some homes, others - do not sleep.
Here and there thunders piano, cello hums.
And twenty-five weeks - February, and twenty-five - April.
Veli me, O God, to endure all. But the heart is not led.
It stores have now all the sorrows of the earth.
And all at once may burst and scatter apart.
It is even now, now - almost broke.
My long journey, my distant home! Great River -
My way! And all around - nothing but clouds.
This darkness, this distance, this carousel ...
And twenty-five weeks - February, and twenty-five - April.
And through the lingering intoxication, on the banks of shaky
Flies voiced my booth somewhere in the clouds. Смотрите также: | |
