ЛЕТЧИК Когда он вернулся оттуда, куда, Во сне он кричал и бомбил города, И духи казались ему, Курить он вставал, и окно открывал, Совместные тряпки лежали внавал, И я в темноте собирала суму,
Но это еще ничего.
Копать приусадебный наш огород, Семейного рода прикорм и доход, Не стал он и мне запретил. Не дал и притрагиваться к овощам. Отъелся, озлел, озверел, отощал И сам самокрутки крутил.
Но жизнь продолжала себя.
Когда ж он вернулся оттуда, куда Гражданского флота летают суда, С заоблачных небесей, Когда он вернулся оттуда совсем, Как дети, которые мамку сосём, Мы были беспомощны все.
Но это еще ничего.
А там, высоко, за штурвалом поют, Летя стюардессы вино подают, Тележки катят по рядам, А мой наверху не в порядке жильца, А сам опирался на плечи Отца, И этого я не отдам.
А жизнь продолжала себя.
Когда ж он вернулся оттуда навек, Безвольного неба спустой человек, Таинственный, как чемодан, Мы вышли служебным в погожую ночь, Сынок на руках и около дочь. И бил он меня по мордам.
Но это еще ничего.
Как влажный румянец при слове любовь, Скользил по лицу его взгляд голубой, Пока он меня обижал. И всей родословной мы сели в газон И видели зарево, где горизонт, Где всё не тушили пожар.
И жизнь продолжала себя.
Неделю он пил, как слезу, со слезой. Кому-то грозил, кому-то "Слезай!" Держася хрипел за живот. Потом же притих и тихо сказал, Что там, наверху, - не глядя в глаза, - Небесная Дочка живет.
И дочка, и бабка она, и жена, И как под одеждой она сложена, И я бы простила вранье, Но очень уж тщательно он описал Ее равнодушные, как небеса, Бесцветные очи ее.
Впервые он видел ее, говорил, Когда городок белоснежный горел, Но мы завершали маршрут, И в синенькой юбке и белом платке Она протянулась в глухое пике Раскрыть надо мной парашют.
Добавил: ее на рассвете видней. Всегда пионерская форма на ней. Иссиняя лента в косе. - И он захрапел, и проснулся домок, Отныне пустой, хоть не вешай замок, Поскольку гуляли на все.
А я, у меня ничего своего, Но эта астральная сучка его, Воздушный его комиссар, Ответит, ответит за каждый вираж И вспомнит погибший его экипаж И что там еще предписал!
А все изменилось. И жизнь зажила, Как будто светла и прозрачней стекла И ей ничего не должны. И мой постоял, огляделся окрест И стал контролером за честный проезд На транспортных средствах страны!
Но только однажды вернулся чужим, Попрежним, и в голосе тот же нажим, И, глядя мне близко в лицо, Сказал, что земное постыло ему: Небесная Дочка предстала ему В троллейбусе, где Кольцо.
И лег на кровать, и стал умирать, Невидимый пух с простыни обирать, И умер, пока без ума, Крича, я бежала купить корвалол И вижу: троллейбус по кругу пошел, А в первом окошке - Сама.
Была пионерская форма на ней. Она покраснела до самых корней. Слегка наклонилась в окне И страшно в моих зашумела ушах, Но к ней на подножку я сделала шаг И суд заседает по мне.
... Простите ж меня, хоть прощения нет, За гибель девчонки двенадцати лет, Невинно пропавшей за то, Что в бездне бездушной, как рыба в ухе, Небесная Дочка живет во грехе, А с кем - не узнает никто.
... А жизнь продолжает себя.
БЕГЛЕЦ
Я ее любил не зря, не просто: Сам ее по зернышку растил До ее теперешнего роста.
Там у нас на солнышке настил. Всё лежу, она стоит, как цаца, Я ж как лебедь крылья распустил.
Двое было нас, меня и братца. Показанья дали на меня. Попусту не стоило мараться.
Уводили на закате дня. Оглянулся, вслед она белела, Словно на пожаре из огня.
Дали десять за такое дело. В зале брат и школьница одна, Несмотря что мама не велела,
В общем, все, но, ясно, не она. Огласили, перепроводили - И встречай, широкая страна!
После я кричал тому водиле, Он держался, словно ни при чем: Дескать, нас затем сюда родили,
Чтобы мы ее пересечем! ...И смотрел он на дорогу волком, Огрызаясь перед кумачом,
И ко мне приглядывался с толком, И не зря, что выявил рассвет, Разложивший нас по разным полкам.
Возвращаясь к теме "десять лет", То года сползали, как бы шкурка Целлофана с пачки сигарет,
Но потом в барак заходит Шурка, Говорит, что я ему в долгу, А письмо от братика не шутка.
Тут и я как маленький бегу. А в письме про новости здоровья, Про пускай себя поберегу,
Да еще, как малое присловье: Дескать, перестраиваю дом, Чтобы жить советом и любовью,
Добыты́ми потом и трудом. Где и нам и вам найдется место. Где тебя, как воскресенья, ждем.
Подтвержденья шлет моя невеста. Сад же наш старинный и люблю, Но душа потребовала места.
Потому без спроса поступлю, И простишь ли, брат, меня, не знаю, Но твою березу порублю.
... И душа шагнула, как сквозная, Бок заныл, как личный человек, Но его скамейка запасная!
Ночь я думал, размыкая век. И по преднамеренному плану Я ушел в умышленный побег.
И бежал, и думал, что не встану, И лежал, давя земную грудь, И бежал, и зажимал, как рану,
Без которой нету продохнуть, Ту березу, что любил как женку, Что прошу особо подчеркнуть.
Восемь лет глядел как кинопленку: Беленькая, руки задрала, На ветру подрагивала тонко.
Тут и страсть меня разобрала, Километры побежали скоро, Словно сок по скатерти стола ... And not in vain that the dawn revealed, He laid us out on different shelves.
Returning to the theme of ten years, That year slipped, like a skin Cellophane with a pack of cigarettes,
But then Shurka enters the hut, Says I owe him A letter from a brother is not a joke.
Here I run like a little one. And in a letter about health news, About keep yourself safe
Yes, as a small saying: Say, I’m rebuilding the house, To live with advice and love
By mining sweat and labor. Where we and you will find a place. Where are you, like Sundays, waiting.
A confirmation is sent by my bride. Our garden is old and I love But the soul required a place.
Because I’ll enter without demand, And forgive me brother, I don’t know But I’ll chop your birch.
... And the soul stepped through, Bock ached like a personal person But his bench is spare!
The night I thought, opening the eyelid. And on a deliberate plan I went into a deliberate escape.
And he ran, and thought that I would not get up, And lay crushing the earth’s chest And he fled, and clamped like a wound,
Without which there is no rest The birch that I loved as a wife What I ask you to emphasize.
Eight years looked like a film: Belenkaya, her hands lifted, In the wind she trembled subtly.
Then passion took me apart Kilometers ran soon Like juice on the tablecloth ... Смотрите также: | |