Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский. Дайте руку! Вот грудная клетка. Слушайте, уже не стук, а стон; тревожусь я о нем, в щенка смиренном львенке. Я никогда не знал, что столько тысяч тонн в моей позорно легкомыслой головенке. Я тащу вас. Удивляетесь, конечно? Стиснул? Больно? Извините, дорогой. У меня, да и у вас, в запасе вечность. Что нам потерять часок-другой?! Будто бы вода — давайте мчать, болтая, Будто бы весна — свободно и раскованно! В небе вон луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно. Я теперь свободен от любви и от плакатов. Шкурой ревности медведь лежит когтист. Можно убедиться, что земля поката,— сядь на собственные ягодицы и катись! Нет, не навяжусь в меланхолишке черной, да и разговаривать не хочется ни с кем. Только жабры рифм топырит учащенно у таких, как мы, на поэтическом песке. Вред — мечта, и бесполезно грезить, надо весть служебную нуду. Но бывает — жизнь встает в другом разрезе, и большое понимаешь через ерунду. Нами лирика в штыки неоднократно атакована, ищем речи точной и нагой. Но поэзия — пресволочнейшая штуковина: существует — и ни в зуб ногой. Например вот это — говорится или блеется? Синемордое, в оранжевых усах, Навуходоносором библейцем — «Коопсах». Дайте нам стаканы! знаю способ старый в горе дуть винище, но смотрите — из выплывают Red и White Star'ы1 с ворохом разнообразных виз. Мне приятно с вами,— рад, что вы у столика. Муза это ловко за язык вас тянет. Как это у вас говаривала Ольга?.. Да не Ольга! из письма Онегина к Татьяне. — Дескать, муж у вас дурак и старый мерин, я люблю вас, будьте обязательно моя, я сейчас же утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я.— Было всякое: и под окном стояние, письма, тряски нервное желе. Вот когда и горевать не в состоянии — это, Александр Сергеич, много тяжелей. Айда, Маяковский! Маячь на юг! Сердце рифмами вымучь — вот и любви пришел каюк, дорогой Владим Владимыч. Нет, не старость этому имя! Тушу вперед стремя, я с удовольствием справлюсь с двоими, а разозлить — и с тремя. Говорят — я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н! Entre nous..2 чтоб цензор не нацыкал. Передам вам — говорят — видали даже двух влюбленных членов ВЦИКа. Вот — пустили сплетню, тешат душу ею. Александр Сергеич, да не слушайте ж вы их! Может, я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых. Мне при жизни с вами сговориться б надо. Скоро вот и я умру и буду нем. После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пе, а я на эМ. Кто меж нами? с кем велите знаться?! Чересчур страна моя поэтами нища. Между нами — вот беда — позатесался Надсон3. Мы попросим, Alexander Sergeevich, let me introduce. Mayakovsky. Give a hand! Here is the chest. Listen no longer a knock, but a groan; I'm worried about him in a puppy a humble lion cub. I never knew so much thousand tons in my shamefully frivolous little head. I drag you. Are you surprised, of course? Got it? Painfully? Sorry dear. I have, Yes, and you forever in stock. What to us to lose an hour or two ?! Like water let's rushing chatting Like spring free and relaxed! Out in the sky moon so young what her without satellites and releasing is risky. I Now is free from love and from the posters. In the skin jealousy bear lies a claw. Can make sure, that the earth is sloping - sit down on your own buttocks and roll! Not, I will not be imposed in the melancholy black, Yes, and I do not want to talk with no one. Only gills rhyme stomps faster for people like us in the poetic sand. Harm is a dream and useless to dream need to news official tediousness. But it happens - a life gets up in a different section, and big you understand through nonsense. Us lyrics in hostility repeatedly attacked looking for speech accurate and nude. But poetry is most beautiful thing: exist - and not a tooth in the foot. for instance this - says or bleats? Cinemore, in orange mustache Nebuchadnezzar the bible "Coops." Give us the glasses! I know old way in grief to blow the vine but look - of come up Red and White Star1 with a heap various visas. I am pleased with you - glad, that you are at the table. Muse is cleverly pulling your tongue. Like this you Olga used to say? .. Yes, not Olga! from a letter Onegin to Tatyana. - Say, you have a husband fool and the old gelding I love you, be sure to mine i am right now in the morning I have to be sure I'll see you in the afternoon. - It was all: and standing under the window, letters shaking nervous jelly. Here when and unable to grieve - this is, Alexander Sergeich a lot harder. Ayda, Mayakovsky! To the south! Heart rhyme pound - here and a kayuk came to love Dear Vladim Vladimich. Not, not old name for that! Carcass forward stirrup I with pleasure can handle two and piss off and with three. They say - I am the topic and-n-d-and-in-and-d-u-a-l-e-n! Entre nous..2 so that the censor does not stick. I'll tell you - they say - have seen even two lovers of the All-Russian Central Executive Committee. Here - gossip comfort the soul with it. Alexander Sergeich Yes, do not listen to them! Can, I one really sorry what today you are not alive. To me in life with you it’s necessary to conspire. Here soon and I will die and I will be dumb. After death us stand almost near: you're on pe and I on em. Who is between us? who do you want to know with ?! Too my country poets beggar. Between us - that's the trouble - Nadson stumbled 3. We will ask Смотрите также: | |