Смотрю на мир с двенадцатого этажа.
И дом напротив, словно лайнер голубой.
И непоседливая легкая душа
Уже летит куда-то за его трубой.
Всерьез поверив в этот призрачный полет,
Парю над миром словно Чайка-Ливингстон.
Я слышу неба голос для меня поет,
Звенит свобода с четырех сторон.
И ветер рвет то ль за окном, то ль за бортом,
И берег прошлого не виден мне уже.
Большой корабль – двенадцатиэтажный дом
Плывет в ночи к стране прекрасных миражей.
Московский дом молчит, двенадцатый этаж.
Лишь дождь стучит ладошкой в темное стекло.
Я, сделав шаг, вхожу в очередной вираж,
И возвращаюсь в свой не выдуманный сон.
И в тишине над спящим городом кружа,
Я не пытаюсь этот мир перевернуть.
Смотрю на жизнь с двенадцатого этажа,
И улыбаюсь в эту высоту,
Где ветер рвет то ль за окном, то ль за бортом,
И берег прошлого не виден мне уже.
Большой корабль – двенадцатиэтажный дом
Плывет в ночи к стране прекрасных миражей.
I look at the world from the twelfth floor.
And the house opposite is like a blue liner.
And restless light soul
Already flying somewhere behind his pipe.
Having seriously believed in this ghostly flight,
I float over the world like Livingston Seagull.
I hear the sky's voice singing to me,
Freedom rings from four sides.
And the wind tears either outside the window, or overboard,
And the shore of the past is no longer visible to me.
Big ship - twelve-story house
Floats in the night to the land of beautiful mirages.
Moscow House is silent, twelfth floor.
Only rain is knocking its palm against the dark glass.
I, having taken a step, enter another bend,
And I return to my not made up dream.
And in silence over the sleeping city, circling,
I'm not trying to turn this world around.
I look at life from the twelfth floor
And I smile at this height
Where the wind tears either outside the window or overboard,
And the shore of the past is no longer visible to me.
Big ship - twelve-story house
Floats in the night to the land of beautiful mirages.
