Итак друзья, возьмусь пожалуй рассказать о тайнах той, которая тахини пригубила на причастии.
Чья лития, отражена устами непреложными, обвита-огорожена от глаза злобного Колодцами-дворами, которые хранят в себе сквозной пролет между мирами.
Когда ночь сновидящая держала открытыми свои занавеси-веки – меня втянуло
В окаменелую плоть, вцепившуюся в ребра собственного скелета.
Когда-то оно было существом бесполым огромного размера.
Существо было похоже на живую планету и внутри растило свою ноосферу.
Выглядевшее заинтересованным, оно питалось чужим опытом, живыми историями
И даже внимало посмертным рассказам внутри гробов с крематориями.
Оно не просто ело, оно искало свой главный вопрос, пока из глаз его не потекли чужие слезы.
Чужие слезы – яд.
Умирало оно мучительно быстро, соленая влага еще не успела на его лице высохнуть.
И вот прошли века, тысячелетия, из дыр зияющих, поросшие быльем,
Сочатся, перегнившие сюжеты историй отживших - капает мумие.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившее во мне.
Когда я вхожу в эти истлевающие, когда-то прекрасные чертоги,
В мою честь, величаво молчат надраенные трубы траурных оркестров.
И вроде готова услышать скандальную правду о жизни единорогов,
Но из винного кувшина крохотный Маяковский выражает свой протест.
Из его уст несется о поэтах и писателях, он не доволен моим безразличием к литературе, к книгам.
Вслух, советую ему принять таблетку альфу, а про себя, рекомендую выпить омегу,
И кувшин с Маяковским катится мимо.
Иду и замечаю, как не гнутся плечи, неужто, на меня свалился вдруг, тот самый опыт,
Сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг.
В мои глаза пристально смотрит эгрегор Пушкина, плавится сургуч моих зрачков,
Чувствую себя ключом от всех замков библиотек сожженных,
И одновременно, аскетичной дочерью блудных богов.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившие во мне.
Пытаюсь отряхнуться, но блуждающий форвард, пасует в меня обратно все до единой упавшие капли.
Я мечтаю услышать о себе – Маргарита, но в след мне бездушно несется – Геката!
Ныряю в черный ретрит, но торные тропы подсознания уводят меня в хвойный.
На ощупь утюжу колючее, сосны и елки морщатся, они не любят когда против шерсти гладят их иголки.
Эгрегор Пушкина давит мне на плечи, в моей вене хвойная игла, началось переливание –
Из знаков препинания и слов, в меня льется смола, и эта песня уже во мне, эта песня - мое камлание.
Беспрерывная трансляция того, чего здесь нет, циркулирует во мне меняя резус-фактор моей крови.
Мое ЧСВ шкалит, втихаря от всех, под нижним ребром припрятан шкалик.
В нем – чернобылье, его градус держит в узде мои эго-суставы.
Я куражусь и заявляю – Я поверхностный шут, я мелко шучу – и отдаю честь лицедеям – Лицедеям Слава!
Мое плохое настроение испорчено, передоз от мумие в меня вгрызается, накатывает интоксикация, ассимиляция закончена.
Рассудок плывет, но глобальный предиктор застенков ума, держит мое сознание в фокусе разума.
(c) Лития Тахини So, friends, I will perhaps undertake to tell about the secrets of the one that the tahini sipped at communion.
Whose lithium, reflected by the immutable lips, is entwined-fenced from the evil eye by the Wells-courtyards, which keep the passage between the worlds.
When the night dreamer kept her curtains-eyelids open - I was drawn
Petrified flesh, gripping the ribs of its own skeleton.
It was once a sexless creature of enormous size.
The creature looked like a living planet and grew its noosphere inside.
Seemed interested, it fed on other people's experiences, living stories
And even listened to the posthumous stories inside the coffins with crematoria.
It did not just eat, it looked for its main question, until other people's tears flowed from its eyes.
Someone else's tears are poison.
It was dying painfully quickly, the salt moisture had not yet had time to dry on his face.
And so centuries passed, millennia, from gaping holes, overgrown with the past,
The rotting plots of the stories of the obsolete are dripping - a mummy is dripping.
A mummy drips into me from everywhere, in me the revived obsolete assimilates - revived in me.
When I enter these decaying, once beautiful palaces,
In my honor, the well-worn trumpets of the mourning bands are majestically silent.
And I seem to be ready to hear the scandalous truth about the life of unicorns,
But from the wine jug, tiny Mayakovsky expresses his protest.
From his lips rushes about poets and writers, he is not satisfied with my indifference to literature, to books.
Out loud, I advise him to take an alpha pill, but silently, I recommend drinking omega,
And the jug with Mayakovsky rolls by.
I walk and notice how my shoulders do not bend, really, suddenly, the same experience fell on me,
The son of difficult mistakes, and genius, paradoxes are different.
The egregor of Pushkin gazes into my eyes, the sealing wax of my pupils is melting,
Feel like the key to all the library locks burned
And at the same time, the ascetic daughter of the prodigal gods.
A mummy drips into me from everywhere, the revived obsolete assimilates in me - those revived in me.
I try to shake myself off, but the wandering forward passes every single drop to me.
I dream to hear about myself - Margarita, but in the trail me heartlessly rushes - Hecate!
I dive into the black retreat, but the torn paths of the subconscious lead me to the coniferous one.
I iron thorny to the touch, pines and Christmas trees frown, they do not like when their needles are stroked against the grain.
Egregor Pushkin presses on my shoulders, in my vein a pine needle, transfusion has begun -
From punctuation marks and words, resin pours into me, and this song is already in me, this song is my ritual.
The continuous broadcast of what is not here circulates in me, changing the Rh factor of my blood.
My CSV scales, on the sly from everyone, a scale is hidden under the lower rib.
It contains Chernobyl, its degree keeps my ego-joints in check.
I swagger and declare - I am a superficial jester, I joke little - and I salute the actors - Glory to the actors!
My bad mood is ruined, an overdose from the mummy bites into me, intoxication rolls over, assimilation is over.
Reason floats, but the global predictor of the dungeons of the mind keeps my consciousness in the focus of the mind.
(c) Liya Tahini Смотрите также: | |
