- Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду - мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние - не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочел ее эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится. Впрочем, я не прошу вас разделять мое мнение: если моя выходка вам кажется смешна - пожалуйста, смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало.
М. Лермонтов, "Герой нашего времени" - Yes, this has been my fate since childhood. Everybody read on my face the signs of bad feelings that were not there; but they were supposed - and they were born. I was modest - I was accused of cunning: I became secretive. I deeply felt good and evil; no one caressed me, everyone insulted me: I became rancorous; I was gloomy - other children are cheerful and talkative; I felt superior to them - they put me lower. I became envious. I was ready to love the whole world - no one understood me: and I learned to hate. My colorless youth passed in the struggle with myself and the light; my best feelings, fearing ridicule, I buried in the depths of my heart: they died there. I spoke the truth - they did not believe me: I began to deceive; Having learned well the light and springs of society, I became skilled in the science of life and saw how others without art were happy, using the gift of those benefits that I so tirelessly sought. And then despair was born in my chest - not that despair that is cured with the barrel of a gun, but cold, powerless despair, covered with courtesy and a good-natured smile. I became a moral cripple: one half of my soul did not exist, it dried up, evaporated, died, I cut it off and threw it away - while the other moved and lived at the service of everyone, and no one noticed this, because no one knew about the existence of the deceased her half; but now you have awakened in me the memory of her, and I read you her epitaph. To many, all epitaphs in general seem ridiculous, but I do not, especially when I remember what lies beneath them. However, I am not asking you to share my opinion: if my trick seems ridiculous to you, please laugh: I warn you that this will not upset me in the least.
M. Lermontov, "A Hero of Our Time" Смотрите также: | |
