Эпиграф: «Я повзрослел, когда открыл/что можно плакать или злиться/но всюду тьма то харь, то рыл/
а непохожих – бьют по лицам» (Игорь Губерман)
Москва не умерла. И теплится пока
в заброшенных задворках и потёмках,
средь запахов не томных и не тонких,
в надолго заблудившихся гудках
Москва не умерла. Она жива
в убранстве придворовых территорий,
в печали нерассказанных историй,
в ненужных, но растраченных словах.
Москва жива. Она ещё
надменной отстранённостью гордится
хоть среди харь и рыл давно все лица
столь редки, их уже наперечет,
Москва течет. Хлебами и детьми
Играющими, как и пару тысяч…
Москву не любит тот, кто плохо ищет,
чьи ночи пасмурны и безразличны дни.
Москва стесняется тебя. Взойди на пепелище,
найди к ней ключ, открой её, возьми.
Motto: "I grew up when opened / that you can cry or get angry / darkness everywhere but the har, then dug /
and unlike - beaten on individuals "(Igor Guberman)
Moscow is not dead. And heat until
abandoned in the backyard, and the darkness,
amid the scents are not languid and delicate,
in the long stray Gudkov
Moscow is not dead. She is alive
in the decoration Pridvorova territories
in sorrow untold stories,
in unnecessary, but wasted words.
Moscow alive. It is more
haughty detachment proud
even among har and dug for a long time, all persons
so rare, they are already few and far between,
Moscow flows. Bread and children
Play as a couple of thousand ...
Moscow does not love the one who is looking bad,
whose night overcast days and indifferent.
Moscow shy you. Come up from the ashes,
find the key to it, open it, take it.
