Толстой отмечал юбилей, ясно, поляну накрыл,
И всех своих близких друзей на этот банкет пригласил.
Тютчев забил заразу, курили за гаражом.
Пушкина убило сразу, Лермонтова – потом.
Достоевский напился в хлам, к старушке стал приставать,
Ударил ее топором, быстро домой и писать,
Гоголь с собой в душ взял двух крестьянских девчат,
Напились тэкиллы и с ним мертвые в душе лежат.
Пушкин съел больше всех, в кусты забежал он на миг,
Памятник нерукотворный себе за кустами воздвиг.
Мама Толстого пошла в баньку хлестать коньяк,
А вслед за мамой туда Мамин зашел Сибиряк.
Тютчев в тютю бухой, Достоевский достал девчат,
Белинский в одном белье, Рылеев рылом в салат.
Пушкина няня легла в спальне, устроив бардак.
Няня легла не одна – Мамин с ней лег Сибиряк.
На карете лихой сутенер за крестьянками прикатил,
Толстой дал ему сто рублей – крепостное право продлил.
Разбушевался Крылов, вырвал у Пришвина клок,
Хотел еще Блока избить, но Блок поставил блок.
Есенин стихи написал, пошел к проституткам в кабак.
Есенин пошел не один, с ним Мамин пошел Сибиряк.
Некрасов прекрасно бухал и стриптиз заказал,
Кричал он всем бабам «Ура!» и лифчики в воздух бросал.
Тургенев Цветаеву взял и поступил он с ней так,
Как поступает со всеми Мамин всегда Сибиряк.
Анну Ахматову Блок пьяный в кусты завалил,
И в памятник нерукотворный случайно рукой угодил.
Герцен заснул под столом. Герцен, конечно, дурак.
К нему, чтобы не разбудить, Мамин ползет Сибиряк.
Герцем проснется с утра, руками ощупает зад
И будет думать всю жизнь что делать и кто виноват.
Танцует для телок Фет, Фет для них песни поет.
Фет не прикольный поэт, Фету никто не дает.
Некрасов кричит «Ура!» - ему привезли порошок.
Вот кому на Руси, действительно, жить хорошо.
Tolstoy noted anniversary, clear clearing covered,
And all of their close friends invited to this banquet.
Tiutchev scored infection, smoking behind the garage.
Pushkin was killed immediately, Lermontov - then.
Dostoevsky got drunk in the trash, to the old woman began to stick,
He hit her with an ax, quickly home and write,
Gogol with him in the shower took two peasant girls,
Drunk tekilly and with him dead in his heart lay.
Pushkin ate the most, in the bushes, he ran for a moment,
Miraculous monument erected themselves behind the bushes.
Mom Tolstoy went to the bathhouse whip brandy,
And after my mother I went to Mamin Sibiryak.
Tiutchev in tyutyu buhoy, Dostoevsky got girls,
Belinsky in his underwear, Rileyev snout salad.
Pushkin's nanny went to the bedroom, arranging mess.
Nanny did not lay one - Mamin Sibiryak lay with her.
On the carriage dashing pimp for peasant rolled,
Tolstoy gave him a hundred rubles - serfdom extended.
Raging Krylov, he snatched Prishvina tuft,
Would the Bloc still beat, but the unit block set.
Yesenin wrote poetry, went to prostitutes in a tavern.
Yesenin did not go alone, with him went Mamin Sibiryak.
Nekrasov booze and strip perfectly ordered,
He shouted to all the women, "Hurrah!" And throwing bras into the air.
Turgenev Tsvetaeva took and what he did to her as
As comes with all Mamin Sibiryak always.
Anna Akhmatova Block drunk in the bushes filled up,
And the monument without hands accidentally hit his hand.
Herzen fell asleep under the table. Herzen, of course, a fool.
For him not to wake, Mamin Sibiryak creeps.
Hertz will wake up in the morning, he felt his hands behind
And it will be all my life to think what to do and who to blame.
Dancing for heifers Fet, Fet for them sings.
Fet not funny poet Fet nobody gives.
Nekrasov shouting "Hurrah!" - Brought him to powder.
Here in Russia who really live well. Смотрите также: | |
