Знаешь, я стал расчетливым...
С последним насморком вышел из головы сумбур,
И как бы это все не звучало,
Но мне нравилось раньше, как мелочь бренчала
В карманах, а теперь только нравится шелест купюр...
Чем дальше, тем и отчетливей.
Знаешь, я начал ценить сон.
Не уснуть - соседи звенят полупустой тарой,
Старый пень такой среди топляков.
Надо раньше было слушать тех сопляков,
Что вдогонку кричали: «Старый!»
А я как будто не услышал, или же оглушен.
Знаешь, я стал (презрительно даже себе)
Черствым, как старый хлеб,
По отношению к самым родным и самым далеким.
Я наэлектризован, поэтому бью током,
И разницы нет
По кому. Может даже хоть по тебе.
Но знаешь, все так же беснуюсь,
Все так же киплю чайником со свистком,
Когда кто-то, пусть это и явно,
Лучше и чище меня окаянного,
Живет белым таким листком,
А я вот-вот изрисуюсь. You know, I started calculating ...
With the latest runny nose came out of the confusion of the head,
And as if all this sounds,
But I liked it before, like a trifle rattled
In his pockets, and now just like the rustle of banknotes ...
So far, so and clearer.
You know, I began to appreciate sleep.
Do not go to sleep - neighbors ring half-empty containers,
Old tree stump among a snag.
It should be used to listen to those jerks,
What after shouting: "Old!"
And I do not seem to have heard, or stunned.
You know, I became (contemptuously even imagine)
Callous as old bread,
In relation to the most dear and most distant.
I electrified, so beat the current,
And there is no difference
About whom. Can even though you.
But, you know, still rages,
All the same kiplyu kettle with whistle,
When someone, even if it clearly,
Better and cleaner than me accursed,
Living in such a piece of white,
And I was about to izrisuyus. Смотрите также: | |
