Он шел по реке. Ему ветер ложился на плечи,
Под вечер ложился на плечи ему отдохнуть.
И крадучись осень за ним занимала поречье,
В ладони дерев рассыпая веселую хну.
Он шел, выдыхая сквозь полое таинство флейты
Последнюю веру в приют и ночлег и очаг.
И льнуло к нему вместе с ним уходившее лето,
Усталые ветры сложив у него на плечах.
Шиповником алым, в шипах, за суму и одежду
Поречье цеплялось, вцеплялось, вослед голося.
Он шел, отступая, спасая себя и надежду,
Из осени, как из пожара ее вынося.
Любимый, я помню: он шел, не спеша и не медля,
И что-то твое в нем мерещилось, что-то мое.
С тех пор, что ни осень, все туже затянуты петли,
Все крепче силки, тяжелее душа на подъем.
Ее придавили тяжелые влажные комья
Осенней земли, и спасенья от осени -- нет.
И все нам чужие, кто видел его и не помнит,
Кто не обернулся ему, уходившему, вслед.
He walked along the river. He lay on the shoulders of the wind,
In the evening he went to his shoulders relax.
And stealthily took the fall for him Porec,
The palm trees, scattering fun henna.
He went, exhaling through the sacrament of the hollow flute
The latter belief in the shelter, and Bed and hearth.
And clung to it with the caring for the summer,
Tired winds folded on his shoulders.
Rosehip scarlet in thorns, and the bag of clothes
Riverlands cling, cling, vosled wailing.
He was retreating, save yourself and hope
From the autumn, both from her burning enduring.
Darling, I remember he walked slowly and without delay,
And something in your imagined it, something of mine.
Since then, neither the autumn, all tighten the noose,
All tight snares, harder to lift the soul.
She pinned the heavy wet lumps
Autumn land, and escape from the fall - no.
And all of us other people who saw it and could not remember,
Who has not turned him to leave, leave.
