Там, где ветер вычищен, свеж, черняв,
Там, где желтое солнце хрустит поджаристо,
Господи, верни мне хоть немножко меня.
Пожалуйста...
Наверное, раньше - проще, но я не помню, счастливый, неосмысленный истукан, я помню - радуга влезла на подоконник и зацепилась краешком за стакан. На фотопленке видно: лежу с раскрасками, грожу кому-то маленьким кулаком, родные руки, теплые, пахнут ласково, фиалками и, наверное, молоком;Такой вот ангел в путанице пеленочной, вокруг все охают, ахают: "Ну, дела!.." Не знаю, говорят, я была смышленая, заговорила, раньше, чем родилась. Что ж - говорят, и ладно, поверю на слово, молочный не отвяжется запашок, ноябрь, глухая осень - случайно, наскоро, а дальше - что поделать - отсчет пошел.
А дальше - тоже слабо - но всё же явственней - как тихие слова, как последний вздох, весенний первый грипп налетает ястребом, хватает и уносит в свое гнездо. Считая, что я не слышу, прозрачным шепотом, дыхание нервозное отпустив: "Как вовремя спохватились, кто знает - что потом? Еще два дня - и было бы не спасти." Запрятавшись, затаившись под чьей-то шубкой, я вникаю в эту горькую мамью речь. Я поняла - я маленькая, я хрупкая, мне нужно постараться себя беречь. Реву в подушку, легочным хриплым клекотом, выходит, жить - безвыходней и больней. Храню себя, боюсь, берегу далекую, неведомую искорку в глубине.
Стареет мама, вдруг умирает бабушка, так не бывает? Правда же? Ну, скажи... В широкой паутине забилась бабочка, и трепетом обвиняет меня во лжи, а мне двенадцать. Уличными кошмарами пугает телевизор под рождество. Я прижимаюсь к маме покрепче - мало ли, метет декабрь снежной гнилой листвой. Люблю тебя, пророчества не сбываются, вот только мертвый профиль... Народ, скамья. А в голове со скрипом, но выбивается: "Выходит, существую не только я." Освобождаю место под эту истину, вдыхаю, не пытаясь пока понять. На небе снова звезды - глазеют пристально на глупую беспомощную меня. Пришла из школы, красная - прямо с улицы, вздыхают: "Непослушная егоза." Чем ближе -тем всё правильнее рисуется, всё беспощадней смотрит глаза-в глаза.
Застенчивая, хоть порой и не в меру наглая, измучает и потупится "Извини..." А перед первым курсом подстриглась наголо, как будто бы это может всё изменить. Да ладно, всё бывает, хотя бы честная, какое "сложно" - просто семнадцать лет. Купила две тетрадки и пачку "Честера"- такой стандартный девочковый комплект. Дожди и ссоры, время на грани вымысла, в каникулы загорела - была в Литве - не то чтоб поумнела, скорее выросла, зато хоть научилась варить глинтвейн. Характер - да, не сахар, слова отточены, густая бахрома по краям штанин. Наверно, уже привыкла, что рядом топчется влюбленный и отвергнутый гражданин. И мама не гордится подобной дочерью, три ночи дома, месяц - друзья в Москве. А засыпать страшнее и одиночее, перехожу дорогу на красный свет.
Летят, летят минуты холодным бисером, дождем звенящим сыплются на ладонь. Люблю широкоплечих и независимых, очкастых, с рыжеватою бородой. Они сильнее неба и с каждым справятся, легко смеются, ветер, огонь в груди. Я их капризный ангел, но им не нравится, когда реву, цепляясь: "Не уходи". Такая осень, долгая неуютная, какой там страх - мне в прорубь бы с головой. Стираю письма - жгла бы, но жаль компьютера, и притворяюсь ласковой и живой.
Поет Нева и небо закатом застило, я слышу как поет подо льдом вода. Люблю очкастых - жизнь выдает глазастого, лохматого, узкоплечего - навсегда. Иду себе, шагаю по струнке тоненькой, из облаков вытягиваю лучи. Из детства лезет радуга с подоконника, босая радость, острая - хоть кричи, неистовая, искрящаяся, глубинная, светящаяся ночами, слепая днем. Сижу, учусь, читаю и жду любимого - Любимого - хоть гори оно всё огнем.
Проходит ночь, что может быть замечательней, за ней неслышным шагом приходит день, ищу себя, ищу под столом и тщательно, бессмысленно - меня уже нет нигде. Копаюсь в том, что глупо и возмутительно ошибочно называется головой. Остались: страх - за маму (звонок ро Where the wind cleaned, fresh, Chernyaev,
Where the yellow sun crispy crunches,
Lord, give me at least a little of me.
You are welcome...
Perhaps before - easier, but I do not remember, happy, uninterpreted an idol, as I remember - rainbow climbed onto the windowsill and caught the corner of the glass. On the film can be seen: lying with colorings, grozhu someone a small fist, native hands, warm, smell sweetly, violets, and probably milk; Such is the angel in diaper confusion around all groaning, sighing, "Well, things ..! "I do not know, I said I was the smartest, spoke before was born. Well - they say, okay, believe in the word, the milk does not smell unbind, November deaf autumn - by accident, hastily, and then - what to do - the countdown has gone.
And then - too little - but still more distinct - as silent words as the last gasp, the first spring flu hawk swoops down, grabs and carries in its nest. Considering that I did not hear a whisper clear, nervous breath releasing "As time realized it, who knows - that then another two days - and it would not save?". Hidden away, having hidden under someone's fur coat, I have delved into this bitter mamyu it. I understand - I'm small, I'm fragile, I need to try to take care of yourself. Reba in the pillow, pulmonary hoarse scream, goes live - and hopeless patients. I keep myself, I'm afraid, a distant shore, unknown spark deep.
Aging mother suddenly dies grandmother, it does not happen? It's true? Tell me ... In general web huddled butterfly, and trembling accuses me of lying, and I was twelve. Street nightmares scary television at Christmas. I curled up to her mother stronger - you never know, snow sweeps December rotten leaves. I love you, the prophecy does not come true, that's just a dead profile ... People bench. And in my head with difficulty, but is knocked out: "So, there's not just me." Frees up space for the truth, breathe, trying not yet understand. In the sky the stars again - staring intently at me stupid, helpless. I came home from school, red - directly from the street, sigh: "Naughty fidget." The closer -Themes everything correctly drawn, everything looks merciless eyes, eyes.
Shy, though sometimes not a blatant measure izmuchal and downcast, "I'm sorry ..." And before the first course cropped hair cut, as if it could change everything. Come on, everything is at least honest, how "difficult" - just seventeen. I bought two notebooks and a pack of "Chester" - a standard set of devochkovy. Rains and quarrels, on the verge of fiction, in a vacation tanned - was in Lithuania - not that I was smarter, more grown up, but at least learned to cook for mulled wine. Character - yes, no sugar, the words honed, thick fringe at the edges of leg. Probably already used that close marking in love and rejected citizen. And my mother is not proud of such a daughter, three nights at home, a month - friends in Moscow. A terrible sleep and odinochee, pass road on a red light.
Fly, fly minute cold beads, tinkling rain pouring on hand. I love and broad-independent, bespectacled, with a reddish beard. They are stronger than the sky, and each will manage, easy laugh, the wind, the fire in his chest. I have them naughty angel, but they do not like, when the roar of clinging: "Do not go." This fall, a long uncomfortable, there is a fear - I have a hole in the head. I erase the letters - to burned, but pity the computer and pretend affectionate and lively.
Sings Neva and sunset sky froze, I hear the song of the water beneath the ice. Love bespectacled - life gives big-eyed, shaggy, narrow-shouldered - forever. Coming myself walk across a thin toe the line, pull out of the clouds rays. From childhood climb a rainbow from the windowsill, barefoot joy, acute - even cry, furious, sparkling, deep, luminous night, a blind day. I sit, study, read, and forward to the beloved - Beloved - even burn it all on fire.
It passes the night, which can be a wonderful, her noiseless step comes day, looking for himself, looking under the table and thoroughly pointless - I do not have anywhere else. Dig into that silly and outrageous mistakenly called the head. Stay: fear - for mom (Up Ro Смотрите также: | |
