Огни притона заманчиво мигали,
А джаз Утесова заманчиво гремел.
Там за столом мужчины совесть пропивали, А девки честь свою хотят залить вином.
Там за столом сидел красивый парень,
Одет он скромно, с надорванной душой.
Он был дитя, когда отец его покинул,
Оставив жить их с матерью вдвоем.
Ребенок рос, а мать его кормила,
Сама не ела - всё сыну берегла,
С рукой протянутой на папертях стояла,
Порой в лохмотьях и даже без пальто.
Вот вырос сын, с ворами он сознался,
Он стал кутить и дома не бывать,
Он время проводил в притонах и разврате,
И позабыл свою старушку мать.
А мать по сыну плачет и страдает,
Болит и стонет надорванная грудь.
Она лежит в сыром нетопленом подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.
Вот в двери стук - и двери отворились,
Вошел в костюме он и в кожаном пальто.
Сказал он тихо, сказал: "Мамаша, здравствуй..."
И ничего он больше вымолвить не мог.
"Ах, погоди... Не уходи, останься...
Ты пожалей свою старушку мать.
Ведь о тебе уже немало слез пролито,
Еще немало придется проливать..."
Но он ушел и даже дверью хлопнул,
И не сказал ей больше ничего.
А мать, рыдая, зарылася в лохмотья,
Ей было больно после этого всего.
На утро мать лежала в белом гробе,
А к вечеру на кладбище свезли.
А сына родного с отчаянными бандитами
На утро всех к расстрелу привели. Brothel Lights flickered tempting,
A jazz Utesov tempting thundered.
There's a man at the table drank up the conscience, honor her and the girls want to fill wine.
There at the table sat a handsome guy,
He is dressed modestly, with torn soul.
He was a child when his father left,
Left to live with their mother alone.
The child grew up and his mother fed,
Itself did not eat - all treasured son,
With hand outstretched standing on the porch,
At times in rags, and even without a coat.
That son grew up with thieves, he confessed,
He began to splash out at home does not happen,
He spent time in brothels and debauchery,
And he forgot his old mother.
And the mother of his son crying and suffering,
Aching and moans torn chest.
It lies in a damp unheated basement
Unable to stretch out his hand for a penny.
That knock on the door - and the door opened,
He went into the suit, he and a leather coat.
He said softly, said: & quot; Mother, hello ... & quot;
And nothing he did could not utter.
& Quot; Oh, wait ... Do not go, stay ...
You have pity on his old mother.
After all of you have a lot of tears shed,
Yet many have shed ... & quot;
But he was gone, and even slammed the door,
And I do not tell her anything more.
And her mother, sobbing, zarylasya in rags,
She was hurt after all this.
In the morning, the mother lay in a white coffin,
And in the evening had been brought to the cemetery.
A native son with desperate bandits
On the morning of the shooting led. Смотрите также: | |
