Задохали Мурылика банданы.
Он чахался, курычился, но слип
и, жмыканный, запарханный и бляный,
он в дрюку поколатую захлип.
Всю бысть ему ферзило, как из пешки,
он был у всех понтыров законтак,
и блябуды ему табали клешки,
и жучники валанили кутак.
Но как-то поздней влипотью под ваучер
он в лыбу маковатую ввалил,
где бормочи фуфачили «кубачью»,
где Пырька-хуль кунтыльники мочил.
И там звездела дырая гулюха,
и было ей всего втыкнадцать раз,
и за ее, за косые чесухи
Мурылик залудился и повяз.
Но Пырька-хуль был лыбарь говноватый,
и долго разыванивать не стул.
Он выпонтил кунтыльник из-под ваты
и дурому Мурылику влягнул.
А после бормочи его звездохли.
Он чахался, курычился, но слип.
Так за гулюху дырую задохлил
и в дрюку поколатую захлип!
Задохали Мурылика банданы.
Он чахался, курычился, но слип
и, жмыканный, запарханный и бляный,
он в дрюку поколатую захлип.
Всю бысть ему ферзило, как из пешки,
он был у всех понтыров законтак,
и блябуды ему табали клешки,
и жучники валанили кутак.
Но как-то поздней влипотью под ваучер
он в лыбу маковатую ввалил,
где бормочи фуфачили «кубачью»,
где Пырька-хуль кунтыльники мочил.
И там звездела дырая гулюха,
и было ей всего втыкнадцать раз,
и за ее, за косые чесухи
Мурылик залудился и повяз.
Но Пырька-хуль был лыбарь говноватый,
и долго разыванивать не стул.
Он выпонтил кунтыльник из-под ваты
и дурому Мурылику влягнул.
А после бормочи его звездохли.
Он чахался, курычился, но слип.
Так за гулюху дырую задохлил
и в дрюку поколатую захлип!
