Александр Галич
Посвящается В.Т.Шаламову
А ты стучи, стучи, а тебе Бог простит,
А начальнички тебе, Леха, срок скостят!
А за Окой сейчас небось коростель свистит,
А у нас на Тайшете ветра свистят.
А месяц май уже, а всё снега белы,
А вертухаевы на снегу следы,
А что полнормы - тьфу, это полбеды,
А что песню спел - полторы беды!
А над Окой летят гуси-лебеди,
А за Окой свистит коростель,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!
А первый зэка, он с Севастополя,
Он там, чёрт чудной, Херсонес копал,
Он копал, чумак, что ни попадя,
И на полный срок в лагеря попал.
И жену его, и сынка его,
И старуху мать, чтоб молчала, блядь!
Чтобы знали все, что закаяно
Нашу родину сподниза копать!
А в Крыму теплынь, в море сельди,
И миндаль, небось, подоспел,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!
А второй зэка — это лично я,
Я без мами жил, я без папи жил,
Моя б жизнь была преотличная,
Да я в шухере стукаря пришил!
А мне сперва вышка, а я в раскаянье,
А уж в лагере — корешей внавал,
И на кой я пёс при Лёхе-Каине
Чумаку подпел "Интернационал"?!
А в караулке пьют с рафинадом чай,
А вертухай идёт, весь сопрел.
Ему скучно, чай, и несподручно, чай,
Нас в обед вести на расстрел!
1964 Alexander Galich
Dedicated V.T.Shalamovu
You knock, knock, and God will forgive you,
A nachalnichki you, Lech, life-plane!
But for right now I suppose Oka corncrake whistles
And we in the wind whistling Taishet.
And the month of May already, and all the snow is white,
A vertuhaevy on snow tracks,
What polnormy - ugh, it's so bad,
And what song he sang - half woes!
And over the Oka flying geese,
And for Oka whistles corncrake,
And then on ice-whore nonhumans
Two prisoner to be shot!
And the first prisoner, he and Sevastopol,
He was there, damn wonderful, Hersonissos digging,
He dug Chumak that no hitting,
And for a full term in the camp hit.
And his wife, his son and,
And old mother to be silent, damn!
To know everything forswear
Our home spodniza dig!
And it is warm in the Crimea, in the sea herring,
And almonds, probably, arrived,
And then on ice-whore nonhumans
Two prisoner to be shot!
A second prisoner - this person I
I lived without Mami, Papi, I lived without,
My life were preotlichnaya,
Yes I sewed stukarya lookout!
And I first tower, and I'm in regret,
And in the camp - vnaval homies,
And the hell I have a dog at Lyokha-Cain
Chumak podpel "Internationale" ?!
And in the guardhouse with Sugar-Boy drink tea,
And the guard goes, all soprel.
He was bored, tea, and inconvenient, tea,
We lunch out on shooting!
1964 Смотрите также: | |
