В начале было слово
и слово было криком,
Потом явилась слава
в миру тысячеликом.
Смерть ошивалась рядом
поклонницей таланта
И пожирала взглядом
тщедушного атланта.
Невыносимой силы
бурлил кипящий кратер,
Но это был красивый,
классический театр.
Поющею утробой
нутро рвалось наружу;
От пота мокрой робой
вкрик выжимая душу.
В ретивости надрыва
под скоморошьи трели
Гнедые вдоль обрыва,
стремглав, вперёд летели.
Всем титрам, всем рутинам
назло ломая плети,
Пел, тигром реактивным,
мотаясь по планете.
Заманчивая участь –
быть баловнем фортуны,
И радуясь и мучась,
вставая на кортуны.
Но средь любви и дружбы,
порой бывает тесно,
и манит голос чуждый
из поднебесной бездны.
Цыганский темперамент
сквозь драйв луженой глотки
Пробившись души ранит,
таранит перепонки
Сомнения теряя
в безжалостном режиме,
Лишь удесятеряя
стремление к вершине …
Когда страна молчала
лишь ботая по фене,
В ней лира забренчала
сявотного Орфея.
Московского Хлопуши
неслось степное пенье,
Одну шестую суши
вогнав в оцепененье.
Дрожа шершавым криком,
живёт и дышит снова
В миру тысячеликом
посеянное слово.
Под удивлённым взглядом
заворожённой смерти
Нестройным звукорядом
кружит в морозном ветре.
23 января 1998 г.
