Это было в тот вечер, в тот вечер.
Дома закипали как чайники.
Из окон рвалось клокотанье любви.
И “любовь не картошка”
И “твои обнаженные плечи”
Кружились в паническом вальсе,
Летали и пели как львы.
Но вот грохнул подъезд и залаял звонок.
Весна подымалась по лестнице молча.
И каждый вдруг вспомнил что он одинок.
Кричал, одинок! задыхаясь от желчи.
И в пении ночи и в реве утра,
В глухом клокотании вечера в парке,
Вставали умершие годы с одра
И одр несли как почтовые марки.
Качалась, как море асфальта, река.
Взлетали и падали лодки моторов,
Акулы трамваев завидев врага
Пускали фонтаны в ноздрю коридоров.
И было не страшно поднявшись на гребень
Нестись без оглядки на волнах толпы
И чувствовать гибель в малиновом небе
И сладкую слабость и слабости пыл.
В тот вечер, в тот вечер описанный в книгах
Нам было не страшно галдеть на ветру.
Строенья склонялись и полные краков
Валились, как свежеподкошенный труп
И полные счастья, хотя без науки.
Бил крыльями воздух в молочном окне
Туда, где простерши бессмертные руки
Кружилась весна как танцор на огне.
It was in the evening, in the evening.
House boil the kettle.
The windows torn bubbling love.
And "love is not the potato"
And "your bare shoulders"
Panic swirled in a waltz,
We flew and sang like lions.
But he slammed entrance and barked call.
Spring climb the stairs in silence.
And everyone suddenly remembered that he was lonely.
I cried alone! choking with bile.
And the singing of the night and the roar of the morning,
In the dead of night rattling in the park,
Get up to the bed of the dead years
And a bed, as the bear stamps.
It swinging, like a sea of asphalt, river.
Rises and falls of the boat engines,
Sharks caught sight of the enemy of trams
Let them fountains nostril corridors.
And it was not terrible rising crest
Wear without looking back at the surging crowd
And feel the death in a crimson sky
And sweet weakness and weakness ardor.
In the evening, the night described in the book
It was not terrible clamor in the wind.
Structures tended and full of Krakow
Toppled like a corpse svezhepodkoshenny
And full of happiness, but without science.
Beale air wing in the milk box
There, where the immortal hands stretched
Lace spring as a dancer in the fire.
