Мир двоится в глазах, и он вроде правдоподобно жив.
Я держу последние мысли наготове.
Ты молчишь, но молчаньем таким - будто стих
оборвался на полуслове.
Из последних сил, наспех, без запятых,
я кричу в перевернутый купол моих ладоней,
что плевать на какой из тысячи середин
встретимся поневоле.
Горизонт, намокнув, свернётся в локон
белокурой дамы, с проседью в волосах.
Через час она принесёт в подоле
посеревшие небеса
и вплетёт моё имя в седые косы,
оставляя свободной твоего имени прядь.
Эпилогом станут две капли воска,
упавшие на тетрадь
Воздух кашляет, злится и не дает дышать,
свет проходит сквозь пелену гардин.
Мы ложимся спать, поминая обычный воздух,
будто он, как Бог, действительно триедин
The world doubles in the eyes, and it seems to be believable alive.
I keep my last thoughts ready.
You are silent, but in silence like that - like a verse
broke off at a glance.
Of the last forces, hastily, without commas,
I scream in the inverted dome of my palms
what to spit on which of a thousand means
we will meet involuntarily.
The horizon, wet, curl into a curl
blond lady with gray hair.
An hour later she will bring in the hem
gray sky
and weave my name in gray braids
leaving a strand free of your name.
Two drops of wax will be the epilogue
fallen on a notebook
The air coughs, gets angry and keeps you from breathing,
light passes through the curtain of curtains.
We go to bed, remembering the ordinary air,
as if he, like God, is truly triune
