В один ненастный вечер, возвращаясь из ресторана, где справляли мы гоп-стоп ,в дурмане пьяном, ничего не соображая на тачке собственной разбился я об столб. Потом 3 сутки на до мной трудились , как вороны , над дохлым волком доктора, но потрудившись кислород мне перекрыли и мой мотор остановился навсегда…
Очнувшись я увидел , как лежало, моё же тело в роскошнейшем гробу , возле которого уже толпа сморкала и поп с кадилом гнал всерьёз му-му . А за забором церкви, в нетерпении, стоял картеж блестящих BMV , бригада собралась в недоумении и грустно вспоминала обо мне . Вот так над этим естество моё висело, в предчувствии небывалом глядя вниз ,когда мой дух покинув моё тело внезапно начал подниматься ввысь. Исчезли быстро под ногами церковь и город , исчезла наконец и вся земля и поднимаясь вверх по небосводу , вдруг у больших ворот остановился я . Они открылись и от Святого взгляда мурашки по моей спине пошли и стало ясно мне , что лишних слов не надо Он знал до нитки всё , что было позади.
– « Иди за мной ».
Спокойно прозвучало.
Подумать не успев, куда меня ведут, я очутился посреди большого зала и осознал , что вот начнётся суд. Цена судей была мне хорошо известна , в Москве , в Париже и на Пятом авеню , но тут в присутствии Его небесном я понял , что попался под статью. Разборка дела моего взяла начало и поплыли картинки , как в кино, оно к прошедшей жизни возвращало, в которой всё против меня пошло. Вот моё детство , вот батёк тупой лятёха , а в доме коль не пьянка, то грызня . Вот я одет , как беспризорник плохо, во наша мать заплаканная вся. А вот и школа , сбор металлолома, в тетрадях двойками усыпан каждый лист, вот высмеян вновь сурово , отжиток прошлого Ануфрий, наш баптист. Вот комсомол , вот активист Валера, которого в уборной я топил за то , что потерявши всякую меру , мою Натаху после танцев проводил. Вот в армии я салабон побритый , вот дембель , пьянка в городском саду, вот новые дружки не лыком шиты и кража первая в ночном аэропорту. Вот шконка жёсткая , вонючая баланда, амнистия и снова всё подряд, пока , задумавшись однажды на веранде, решился образ жизни поменять. Но Рыжий , старший , был моим кумиром, в него влюбившись был я, как сопляк и потому мечты , *жить в сердце с миром* , развеялись , как полуночный мрак. Однажды встретил я у стойки дядю, уж не похожего на наших-то совсем , проговорил он мне, как-то коварно глядя:
- «Пойди ко мне служить и станешь всем ».
В тот вечер наша сделка совершилась и кто-то шёпотом внутри сказал:
- « Иди и не робей, коль у тебя такая крыша появилась , сильней дави того, кто послабей ».
Вот год прошёл и я в крутых колёсах , одет шикарно , сыт и пьян , как сом, служу в бригаде у того же боса и уж заботиться не надо ни о чём. Вот по каталогу построенная хата , за пять кусков зелёных куплен унитаз, у входа – выхода , афганец с автоматом и две гранаты спрятаны под матрас. Вот голос совести, наплывши тучи, как только гаснет в моей спальне свет , но кто же посреди такой крутизны живущий, внимание обратит на этот бред. Вот церковь , вот свеча перед иконой , без Богоматери на дело мы не шли , вот ночь за картами с попом знакомым , отмаливавшим наши же грехи. Вот я . достигши славы рано , меня зовут все Женька-костолом, «бери от жизни всё и дай по чану тому, кто слаб», вот так мы и живём . А вот последняя моя дорога, гора венков, плач молодой вдовы… Как мало прожито и как хотелось снова прожить всё по другому, но увы, не подкупаемый судья глаголит прямо:
- « Ведь помнишь ? Я тебя предупреждал , но упираясь, за своё упрямство, ты главное в своей жизни проморгал. Ты голым в эту землю зародился и голым возвращаешься домой. Твоим богатством завладел и возгордился, тот кто сегодня спит с твоей женой . Как ты, имея столь крутую хватку , не смог додуматься , что всё в моих руках , поверил лжи , избрал свой путь , столь гадкий , что смотришь на него со скрежетом в зубах. Искал ты долго в грешной жизни рая, но как песок сквозь пальцы , дни текут и вот твой вечный приговор я зачитаю , который вынес наш верховный суд ».
Воскликнул я :
-« Помилу One rainy night, returning from the restaurant where we celebrated gop-stop, in a drunken daze, did not realizing a wheelbarrow own I crashed on the post. Then on day 3 before me worked like crows over a dead wolf doctor, but bothering me oxygen and blocked my motor stopped forever ...
When he awoke, I saw lying, my body is in a luxurious tomb, near which a crowd blew his nose and pop with a censer drove seriously moo-moo. And behind the fence of the church, in his impatience, was brilliant cortege BMV, team gathered at a loss and sadly remembered me. That's so over it hung my nature, in anticipation of unprecedented looking down when my spirit left my body suddenly began to soar. Disappeared quickly underfoot the church and the city, finally disappeared and the whole earth and rising up to the sky, suddenly the great gate stopped me. They opened and the Holy look shivers down my back went out and it was clear to me that many words are not necessary to the skin He knew everything that was behind.
- "Follow me."
Quietly sounded.
Not having had time to think, where I lead, I found myself in a large room and realized that the court about to begin. Price of judges was well known to me, in Moscow, Paris and Fifth Avenue, but here in the presence of His heavenly I realized that he was under the article. Dismantling my cause, took the start and sailed images as a movie, it has returned to the past life in which everything went against me. Here is my childhood, that's stupid batёk lyatёha and stake in the house is not booze, the bickering. So I dressed like a homeless poor, in our mother in tears all. And here is the school, collecting scrap metal in twos notebooks strewn with each sheet, here again severely ridiculed, otzhitok last Annufriy our Baptist. Here Komsomol activist here Valero, who drowned in the toilet, I for what lost all measure my nats after dancing performed. Here in the army I salabon shaved, that demobilization, booze in the city park, this new pals were not born yesterday and stealing the first night in the airport. Here shkonka hard, smelly gruel, amnesty and again everything, yet, thinking one day on the porch, he decided to change the way of life. But Auburn, Sr., was my idol in love with him, I was like a jerk because dreams, * live in the heart of the world *, vanished, as the midnight darkness. One day I met at the bar Uncle, I do not like our something completely, he said to me, somehow looking slyly:
- "Go with me to serve and become everything."
That evening our deal done and someone whisper inside said:
- "Go, and do not be shy, since you have such a roof appeared stronger Davie, the weaker ones."
That's a year has passed and I'm the coolest wheels, dressed smartly, fed and drunk as catfish, served in the brigade from the same boss and certainly do not have to worry about anything. Here is the catalog built hut, five pieces of green toilet purchased at the entrance - exit, an Afghan with a gun and two grenades hidden under the mattress. Here is the voice of conscience, the influx of clouds, as soon extinguished the light in my bedroom, but who in the midst of a slope living, pay attention to this nonsense. Here's the church, here's a candle before the icon of Our Lady of the case without we go, here's the night playing cards with a priest friend, otmalivavshim our own sins. Here I am. having achieved fame early, my name is Eugene all-Bruiser, "take everything from life and give to the vat to those who are weak," That's how we live. But my last road, mountain wreaths, mourning young widow ... How little and lived again as we live it's different, but alas, not to bribe the judge has spoken directly:
- "After all, remember? I warned you, but resting, for his stubbornness, you are the main thing in his life missed the. You're naked in this land born naked and go home. Your wealth seized and lifted up, the one who now sleeps with your wife. How are you having such a cool grip, I could not guess that everything is in my hands, to believe a lie, chose your way, so ugly that you look at it with his teeth gnashing. Looking for you for a long time in the life of sin paradise, but like sand through your fingers, the days of flow and that your eternal sentence I read out, which made our Supreme Court. "
I exclaimed:
- "Have mercy | |
